«Двадцать три с половиной фунта?» И он представил себе, как дрова «беспрерывно, будто река, плывут» под кровать. В голову опять стали лезть корявые поленья, тогда он поспешно встал и пошел запирать двери. Но тут спохватился, что это было бы слишком грубо, и ограничился тем, что опустил пыльную штору.
«По крайней мере, сохранил выдержку, – подумал он, – не изолировался полностью и в то же время избавился от заботы все время бегать открывать дверь. Словом, поступил согласно “учению о середине”»[188].
«…Итак, дверь в кабинет мужа всегда закрыта. – Он снова сел за стол. – Если жене нужно о чем-нибудь посоветоваться, она стучится и, только дождавшись разрешения, входит; это очень хорошее правило! Сидит, например, муж в кабинете, а жена хочет поговорить с ним о литературе, приходит и непременно стучит в дверь. Тут уж можно быть спокойным, что она не принесет капусту.
– Come in, please, mу dear[189].
Но как быть, если у мужа нет времени рассуждать о литературе? Не обращать внимания? Пусть стоит за дверью и стучит? Нет, так, пожалуй, не годится… Не написано ли об этом в “Идеальном муже”? Это, наверно, прекрасная книга! Если получу гонорар, непременно куплю и прочту…»
Шлеп!
Он сразу выпрямился, как палка, зная по опыту, что это жена хлопнула трехлетнюю дочку по затылку.
Счастливая семья!.. Прислушиваясь к плачу девочки, он думал:
«Ребенок у них будет позже, будет позже. А может быть, лучше, чтобы детей вообще не было? У бездетных всегда так чисто… Или лучше супругам жить в гостинице на всем готовом. А у одинокого еще чище…»
Плач все усиливался. Он встал и прислушался сквозь штору.
«Не помешали же Марксу детские крики написать “Капитал”, – продолжал он размышлять, – но Маркс был великим человеком…»
Он вышел из комнаты и открыл наружную дверь. В нос ему ударил запах керосина. У самой двери, справа, лежала дочка, уткнувшись лицом в землю. Заметив отца, она заплакала еще громче.
– Ладно, ладно, не плачь, моя хорошая, ну не плачь же. – Он взял ее на руки.
Потом повернулся и слева от двери увидел жену. Она стояла сердитая, выпятив грудь и подбоченившись, словно приготовилась делать гимнастику.
– Издеваешься ты надо мной, что ли? Нет чтобы помочь, только мешаешь. Ведь она опрокинула лампу с керосином. Что будем делать вечером?..
– Ну ладно, ладно, не плачь, не плачь. – Будто не слыша дрожащего голоса жены, он ласково погладил дочку по голове и понес ее в дом. – Моя хорошая. – Он опустил ее на пол и, сев на стул, поставил дочку между колен. – Не плачь, хорошая моя. Сейчас папа покажет тебе, как умывается кошка. – Он вытянул шею, высунул язык и, будто лизнув ладони, стал тереть ими лицо, вертя головой.
– Ха-ха-ха, как наша Хуаэр! – рассмеялась девочка.
– Да, да, как Хуаэр.
Он еще раз мотнул головой и опустил руки. Дочка улыбалась, хотя слезы все еще дрожали в ее глазах.
И тут он вдруг заметил, что у нее прелестное наивное личико, как было у ее матери пять лет назад. Особенно похожи губы, тоже алые, только рот меньше, чем у матери. В такой же ясный зимний день, когда он говорил ей, что одолеет все препятствия и всем пожертвует ради нее, она так же улыбалась, глядя на него сквозь слезы. Растерянный, будто чем-то опьяненный, он сидел и думал:
«О, любимые губы!..»
Штора вдруг поднялась, и в комнату внесли дрова.
Он вздрогнул и увидел, что девочка продолжает смотреть на него заплаканными глазами, чуть-чуть приоткрыв свои алые губки. «Губы…» Он посмотрел в ту сторону, откуда в комнату таскали дрова.
«Боюсь, – подумал он, – что и в дальнейшем у нас будет все то же: пятью пять – двадцать пять, девятью девять – восемьдесят один!.. И те же печальные глаза!..» Тут он схватил со стола лист бумаги в зеленую клетку, со строкой «Счастливая семья» и подсчетом платы за дрова, смял его, затем развернул и вытер дочке глаза и нос.
– Иди, моя хорошая, поиграй одна, – сказал он, слегка подтолкнув ее, и швырнул скомканную бумагу в корзинку.
Чувствуя себя виноватым перед дочкой, он обернулся и смотрел, как она сиротливо бредет к двери. В ушах у него стоял стук падающих поленьев. Пытаясь сосредоточиться, он отвернулся и закрыл глаза, чтобы избавиться от всей этой путаницы, обрести наконец тишину и покой. Перед глазами возник круглый темный цветок с оранжевой сердцевиной, проплыл от левого глаза к правому и растаял. За ним проплыл зеленый цветок с темной сердцевиной, а следом – шесть кочанов капусты, которые вдруг выросли перед ним в огромную букву А.
188
«Учение о середине» – одна из основных доктрин конфуцианства, согласно которой человек в своем поведении, во всех своих делах и поступках должен избегать крайностей, оставаться уравновешенным и придерживаться середины, ибо, по словам Конфуция, «переходить должный предел так же ошибочно, как и не доходить до него» («Луньюй»). Мудрый правитель в своей политике тоже призван следовать принципу середины, что обеспечит гармонию его отношений с народом. Эта доктрина изложена и развита в книге конфуцианского канона, которая так и называется «Учение о середине» («Чжун юн»); авторство приписывается китайской традицией Цзы Сы (483–402 гг. до н. э.), внуку и последователю Конфуция.