Но это лето не было для меня свободным для станковой работы. К определенному сроку, назначенному в начале августа, я должен был сделать много рисунков для „Золотого фонарика“.
Отец же, напротив, хорошо разрисовался, сделал много рисунков тушью и даже брался за масло».
Рисунок «Окошко», 1956. Карандаш. Фикус на фоне светлого окна сделан в той же быстрой живописной манере, что и портреты тех лет: черные энергичные штрихи резко, экспрессивно, не скрывая своей «природы», не сливаясь в целое, то сбегают по форме повисших, опущенных крупных листьев фикуса, то струятся складками занавески на окне, то бурными переплетениями, сумятицей зигзагов организуют первый план — погруженное в неясную темноту «подножье» фикуса.
Тот же мотив — фикус у окна — повторен и в живописи. Композиционно, как и в рисунке, на первом плане — справа могучий фикус с темными черно-зелеными плотными листьями, позади невысокое деревенское окно с серым переплетом и звонкими пятнами белого, желтого, розового за ним — цветущего, солнечного сада.
«У самовара», 1956. Натюрморт — самовар, чайник. Слева человек смотрит на стол. Живопись красивая по цвету, более легкая, прозрачная, чем в пейзажах 30-х годов.
Вся «Студенецкая» живопись яркая, насыщенная цветом, контрастная. Все еще пастозная, густая, лепящая, но какая-то иная: мазки крупнее, обобщеннее, а целое дробнее. Особенно контрастен, напряжен, звонок по цвету этюд со стогом («Стог. Деревня Студенец», 1956). Такого резкого декоративного членения, противопоставления плоскостей раньше у Митурича не встречалось: темная лиловато-черная полоса земли на первом плане, дальше интенсивно-зеленая лужайка с сизыми растрепанными перьями куста, а за ним, над ним строгий купол, шлем золотистого стога. Край лужайки за стогом ровной дугой повторяет ритм купола и такой же дугой вторит ей сизая полоса далекой пашни, почти сливающаяся с лиловато-синими слоями облаков.
В Студенце был выполнен рисунок тушью «Изба и плетень», 1956 — одна из последних работ Петра Митурича, ни в чем — ни в абсолютной точности глаза, ни в мастерстве передачи пространства, ни в доведенной до совершенства графической технике — не уступающая и не изменяющая его лучшим работам на протяжении всего более чем сорокалетнего творчества.
«В руках Митурича кисть обладает высокой чувствительностью, она отмечает, как сейсмограф, самое отдаленное и незначительное колебание его художественного сознания. Трепетная, стыдливая, чуткая, она приобретает твердость, крепкую ясность, чистоту, как бы оплодотворяется мужским гением художника. Ее движения неповторимы и безошибочны; ее прелесть в какой-то своеобразной сухой женственности. Я бы не назвал Митурича лириком, но в его пейзажах тем не менее есть какая-то нежная поэзия»[459], — эта проникновенная характеристика, данная Николаем Николаевичем Пуниным работам только вступающего в художественную жизнь Митурича, сохранила свою верность до последних дней его творчества…
Май: «Картинки к „Золотому фонарику“ я делал уже не так спонтанно, как когда-то первую свою „ширмочку“ — „Кролика и обезьяну“. Тщательно компоновал, помногу раз переделывал, добиваясь свободы и напряженности линии. Делал кистью, тушью. И теперь очевидно, что тогда складывались основные черты моего стиля.
Возможно, работая в Москве, я был бы более зависим от каких-то китайских образцов, но в Студенце, в деревне приходилось опираться на память и интуицию, что тоже было полезно».
Книга «Золотой фонарик». Рассказы, стихи, сказки китайских писателей. Гос. издательство детской литературы. Редактор В. В. Пахомов. Художники В. Колтунов, Н. Кочергин, М. Митурич, Ю. Молоканов — вышла в свет только три года спустя, в 1959 году. Издательству пришло в голову уже в процессе работы заменить черные иллюстрации на цветные — художникам пришлось практически делать все рисунки заново. В таком варианте и существует эта первая значительная работа Мая Митурича в детской иллюстрации.
Ему был поручен раздел «Песни, считалки, загадки, шутки и сказки». Шмуцтитул — в дымке косого дождя проступают кусты, стволы деревьев; голубой человечек прячется под шляпкой гриба; на первом плане лягушка вылезает на берег из лужи, высоко задрав ногу. Дальше — множество мелких рисунков к загадкам (веник, паук, кораблик на реке, красивый китайский зонтик, расписной кувшин и пр.). Более сложные композиции, такие как дети в лесу, сопровождают сказки. В графической манере уже намечаются черты того, что так ярко и сильно проявилось в дальнейшем в творчестве Мая Митурича, иллюстрациях к книгам Г. Снегирева, к «Маугли» Р. Киплинга — сочетание внимательной точности в изображении каждой травинки, листа, фигуры зверя с условной декоративностью, поэтической сказочностью, таинственностью преображенного волшебного мира природы. Как и там, в «Золотом фонарике» лучше всего получились у Мая животные — птицы на гнезде, орел и напавшие на него скворцы, скворец в травах…