«Обнаженная» и акварельный этюд к ней. В этюде найден горячий теплый колорит розово-смуглого тела на золотистом фоне, композиция сидящей фигуры девочки. В окончательном масляном варианте горячий красно-багровый цвет еще более усилен; тон тела сближен с тоном красной ткани на фоне, оттенен холодными голубоватыми бликами на груди — им отвечает собранная складками драпировка слева. Темная красновато-коричневая часть фона справа поддержана цветом волос модели. Как отмечал Петр Митурич, реальный цвет натуры подчинен общей колористической задаче, но не кажется условным. Он лишь создает особое настроение, тревожное, напряженное; придает смуглой девочке с чуть раскосыми темными глазами облик странной дикарки — цыганки, индианки…
Роковой 1937-й год.
П.В.: «Эта зима была началом травли меня в печати и изгнания из учебных заведений…»[290]
Май: «Отец не любил жаловаться, и я не слышал, чтобы он с кем-то обсуждал и не знал, не подозревал, какие мрачные тучи сгущались над его головой. Уже опубликована была статья „Карлик и Солнце“ в газете „Советское искусство“. Поводом для этой статьи явился отцовский „трактат“ об искусстве, где, среди прочих крамольных по тому времени суждений, отец критиковал живопись Репина. В то время отец преподавал на „курсах повышения квалификации художников“ и для „обкатки“ стал читать свой „трактат“ студентам. По доносу „трактат“ попал в „инстанции“, и закружилось дело, которое чудом не кончилось арестом»[291].
«10 января 1937 г. Приказ № 51 по Институту повышения квалификации художников книги и графиков.
В первых числах декабря 1936 года дирекции института было сообщено, что преподаватель дисциплины рисунка отделения офорта художник Митурич П. В. в часы, отведенные ему для преподавания рисунка, занимается чтением перед группой своего трактата о живописи. Произведенным дирекцией расследованием факт чтения Митуричем на группе вышеуказанного трактата подтвердился, причем установлено, что прочитанный материал является по содержанию своему реакционно-идеалистическим.
Приказываю немедленно освободить художника Митурича П. В. от занимаемой должности»[292].
«В статье „Карлик и Солнце“, где под Солнцем подразумевался Репин, а злобным карликом был назван отец, он прямо обвинен был в „фашиствующем идеализме“»[293].
«Советское искусство» 11 марта 1937 г. Е. Вейсман. «Карлик и Солнце». «Жалкий карлик! В своем „космическом“ ослеплении и гневе он сначала хотел доплюнуть до солнца и погасить его отравленной слюной… В институте необходимо объяснить студентам истинный смысл этого произведения „чистейшей теории“, разъяснить, как от будто бы „невинных“ формалистических упражнений в теории и практике художник может прийти к позициям фашизма»[294].
П. Митурич — В. Молотову 17 апреля 1937 года.
«Председателю Совета Народных Комиссаров тов. Молотову для личного ознакомления.
Тов. Молотов, представляя на Ваше рассмотрение статью газеты „Советское искусство“ под названием „Карлик и Солнце“ Е. Вейсмана, я рад случаю познакомить Вас с вопросами, частично затронутыми в моем ответе на эту статью, с вопросами, которые волнуют художников…
После появления статьи Е. Вейсмана я снят отовсюду, даже со стен Третьяковки и лишен всякой аудитории для реабилитации.
В 1931 году я написал труд „О живописи“, где даю суровую оценку нашей „популярной“ живописи с точки зрения современных мировых достижений в этой области, чтобы освободить нашу молодую художественную общественность от сугубого провинциализма, чтобы указать кратчайший путь к конкретным достижениям в области живописи.
Эту работу я представлял в Наркомпрос для отзыва, думая там кого-нибудь расшевелить. По истечении 4-х месяцев получил рукопись обратно без отзыва. …Дальше я представил рукопись в ЦК ВКП(б), но труд скоро был возвращен без отзыва. С тех пор читали его с интересом критики, художники, писатели, но никто не усматривал политической враждебности в нем. И правильно, ибо там ее нет.
Я читал выдержки из труда слушателям Института повышения квалификации художников-графиков… Вдруг у старосты группы возникло подозрение. Это совпало с процессом троцкистов. Труд мой был направлен для „апробирования“ в Институт Красной профессуры, который дал резко отрицательный отзыв. После этого в институте произошло большое смятение, и меня обвинили в тайном протаскивании контрреволюционных идей…
Я протестовал как против отзыва института, так и против постановления института перед тов. Керженцевым, но ответом появилась предлагаемая тут статья Е. Вейсмана, в которой поддерживаются и „развиваются“ прежние обвинения.