Поход на Москву был окончен. Бригада разгрузилась в Гжатске и в первых числах ноября разместилась в окрестных деревнях. Дальнейшее показало, что делать здесь было абсолютно нечего. Когда проезд в Москву стал возможен, из полка уехали полковник князь Эристов — в Грузию, полковник Гершельман [8] — на Дон. В командование бригадой вступил полковник Домонтович 1–й, уланами командовал полковник Домонтович 2–й. [9] Перед отъездом князю Эристову были устроены офицерами скромные проводы. Хоры песенников и балалаечников сами просили спеть и сыграть в последний раз командиру полка (отмечаю этот случай, так как с начала революции он был единственным). У офицеров, присутствовавших на проводах, на глазах стояли слезы. Не радостное и бодрое чувство навевали теперь чудные песни хора эскадрона Его Величества. Грустно было их слушать. Вспоминался старый славный родной полк…
Остановлюсь в нескольких словах на причинах неудачи движения бригады на Москву с целью подавления там восстания большевиков. Бригада была послана слишком поздно и по длинному, тормозившему движение пути. Кроме того, Временное правительство имело случай еще раз порадоваться своим революционным нововведениям в армии: резолюциям комитетов, переговорам, разговорам, голосованиям и т. д. — все это тогда сыграло в руку большевикам и не дало правительству возможности воспользоваться своими наиболее надежными частями войск. Верховное командование, то есть Ставка, в решительную минуту показало свое безволие и чуть ли не предложило комитетам частей принять дальнейшее решение.
Узнав, что полк в Гжатске, я с нетерпением ждал возможности вырваться из Москвы и вернуться в полк. Царивший в те дни полный хаос и растерянность самих же большевиков позволили мне сразу же выехать из Москвы. Вообще, вначале я ходил по улицам Москвы в погонах и свободно, только каждый раз при выходе из Кремля, где жили мои родители, меня останавливали у кремлевских ворот караульные, угрожавшие мне за ношение погон. Я понял, что долго оставаться в Москве нельзя. И вот, после моего отъезда из полка еще из района Старо–Константинова я снова увидел полк с немногими остававшимися в нем офицерами уже в Гжатске.
Еще в конце сентября 1917 года, когда полк стоял на позиции в районе местечка Гжималув, практиковавшееся в других частях выражение доверия и недоверия солдат к своим офицерам проникло и в наш полк. Доверие и недоверие выражались солдатами официально, через эскадронные и полковые комитеты, как того требовал революционный порядок, — голосованием. Это было введено Керенским, разрешившим, для поддержания якобы спайки, единения и боеспособности частей, удалять из частей офицеров, коим выражено недоверие. Здесь Керенский несколько ошибся: недоверие выражалось, главным образом, только потому, что тот, кому оно выражалось, был настоящим офицером, начальником. Но приказ этот имел все же и свою положительную сторону, так как давал возможность многим офицерам уезжать из полков, покидая таким образом кошмарную обстановку, царившую в них в то время. И вот начался тогда разъезд из полка и наших офицеров. Часть из них уехала по вышеуказанной причине, другие — по болезни и в отпуск. Офицеры–поляки воспользовались тем, что имели право переводиться в свои части.
В это же самое время отношение улан к оставшимся в полку немногим офицерам стало исключительно хорошим. Полковой комитет с председателем своим, унтер–офицером Соболевым, персонально относившимся еще так недавно враждебно и нетерпимо к офицерам, теперь увидел, что большевики окончательно разваливают части, что отсутствие офицеров только ослабляет полк. Начавшееся же в бригаде «украинское» движение заставило вожаков как‑то опомниться. Многие офицеры должны были уехать с украинцами и таким образом в полку оставалось не более 5—6 офицеров. Полковой комитет стал выносить ряд резолюций с выражением полного доверия остающимся и с просьбой не покидать полка, а совместно поддерживать дисциплину.
Но сохранить, после национальных выделений, этот полк, ничем уже не напоминающий, разве лишь красным погоном с синим кантом, былой, когда‑то славный л.‑гв. Уланский Его Величества полк, вряд ли было возможно. Об этом говорило все, и это видели оставшиеся в полку офицеры во главе с полковником Домонтовичем 2–м, который взял на себя нелегкую задачу покинуть полк последним, дав предварительно всем офицерам возможность под разными предлогами уехать.
8
Гершельман Василий Сергеевич. Полковник л.‑гв.Уланского Его Величества полка. В Добровольческой армии с ноября 1917 г. Организатор и командир (18 декабря 1917 г. — 26 марта 1918 г.) 1–го кавалерийского дивизиона. Участник 1–го Кубанского («Ледяного») похода, затем в резерве чинов, с августа 1918–го командир Запасного кавалерийского полка. В конце 1918 прислан в Крым для формирования Сводно–гвардейского кавалерийского дивизиона, командир его. Убит 20 февраля (6 марта) 1919 г. в Аскания–Нова.
9
Домонтович Сергей Алексеевич (2–й), брат Александра Алексеевича (см. выше). Полковник л.‑гв. Уланского Его Величества полка. Воевал в белых войсках Восточного фронта; с июля 1918 г. командир 1–го уланского полка в Екатеринбурге, с 23 декабря 1918 г. помощник Главного начальника Уральского края, с 8 марта 1919 г. генерал–майор. Умер в конце 1919 г. от тифа у ст. Зима.