Арлен Блюм
Зарубежная литература в спецхране[1]
Отделы специальных фондов крупных библиотек советского времени, получившие обиходное название «спецхраны», — уникальные в своем роде образования, не имевшие, кажется, аналогов в мировой библиотечной практике, во всяком случае, с точки зрения их необозримых масштабов. Как свидетельствует справка, подготовленная в 1987 году сотрудниками Отдела спецфондов Российской национальной библиотеки, в этом отделе содержалось, выражаясь библиотечным языком, до 800 тысяч единиц хранения (справедливее и точнее следовало бы сказать «единиц захоронения»): около 27 000 отечественных книг, 250 000 иностранных изданий, 572 000 номеров иностранных журналов, около 8 500 годовых комплектов иностранных газет — настоящая «библиотека в библиотеке», едва ли не каждая десятая книга.
О спецхранах довольно много писали (в том числе и автор этих строк) на рубеже 80-90-х годов, когда наконец сами они постепенно стали подвергаться расформированию и ликвидации. Стоит все же кое-что напомнить… Уже через год после своего создания, в мае 1923-го, Главлит РСФСР разработал и разослал «Инструкцию о порядке конфискации и распределения изъятой литературы». Вот только два ее пункта: «Изъятие (конфискация) открыто изданных печатных произведений осуществляется органами ГПУ на основании постановлений органов цензуры… Произведения, признанные подлежащими уничтожению, приводятся в ГПУ в негодность к употреблению для чтения, после чего могут быть проданы как сырье для переработки в предприятиях бумажной промышленности с начислением полученных сумм в доход казны по смете ГПУ».[2] Так что «библиоцид», если позволительно употребить такой термин, приносил даже кое-какой доход молодой советской республике и ее славным органам.
С той поры контроль над содержанием библиотечных фондов и ассортиментом продаваемых книг на протяжении многих десятилетий считался одной из самых главных задач органов цензуры. Для этой цели выпускались поначалу закрытые приказы и циркуляры, а затем, с конца 30-х, — «Сводные списки книг, подлежащих исключению из библиотек и книготорговой сети». Все книги, вошедшие в них, подлежали не только «исключению», но и уничтожению в массовых библиотеках и книготорговой сети. Для крупных книгохранилищ, начиная с областных, сделано было некоторое послабление: по одному-два экземпляра разрешалось оставлять в созданных для этой цели отделах специальных фондов. Доступ к ним был, как известно, крайне затруднен и ограничен: от читателя требовалось представить заверенное печатью особое отношение с места службы, в котором подтверждалось, что такие книги ему, во-первых, необходимы для научной работы, а во-вторых — точно указывалась тема исследования и ее хронологические рамки. Выход за эти пределы — по известному гулаговскому правилу: «Шаг влево, шаг вправо считается побег» — приводил к отказу в читательском требовании. Для исследователя, получившего наконец доступ к необходимой литературе, мытарства не заканчивались: до конца 60-х годов, во всяком случае, он должен был делать выписки из книг только в особой пронумерованной тетради, не имея права выносить ее из библиотеки без подписи под каждой страницей сотрудника спецхрана (точнее — прикомандированного к нему цензора). Ирония и абсурд ситуации заключались также и в том, что даже в самом благоприятном случае исследователь не знал, что же ему делать с выписками из спецхранной книги, поскольку ссылаться на нее в опубликованных трудах он не имел права. Если же он шел на риск и нарушал правило, такая ссылка все равно была бы непременно вычеркнута на стадии предварительного цензурного контроля, а издательство или редакция журнала, представившие неподготовленную рукопись, получили бы строгое предупреждение от местного Горлита.
В эпоху перестройки начиная с 1987 года началось постепенное возвращение арестованных книг в открытые фонды библиотек с целью передачи их в свободное пользование, хотя эта эпопея и затянулась в разных библиотеках на пять-шесть лет. Просматривая упомянутые выше проскрипционные списки Главлита, каталоги спецхранов и архивные документы для подготовки цензурного индекса «Запрещенные книги русских писателей и литературоведов. 1917–1991»,[3] я не раз наталкивался на книги зарубежных писателей, подвергшиеся такой же участи. По моим подсчетам, таких книг оказалось не менее сотни. Замечу, что речь идет лишь о переводах на русский язык; в задачи настоящей статьи не входит обзор нескольких сот запрещенных произведений иностранной литературы на языках оригиналов, также попавших в библиотечные узилища.
Каковы же были мотивы изъятия и состав соответствующих произведений зарубежных писателей? Более или менее условно можно выделить два принципа, которыми руководствовались цензоры: «персонифицированный» и «содержательный». В первом случае осуждалось самое имя как таковое. Если перестать упоминать имя (или событие) — значит, ни того ни другого в реальности не существует. Более того, и не существовало никогда. Имени придавалось магическое значение, как в языческие времена.
В глазах сотрудников идеологического аппарата и цензуры советской эпохи тот или иной автор становился нелицом и подлежал распылению, если вспомнить термины, применявшиеся чиновниками Министерства правды в романе Джорджа Оруэлла «1984». К числу таких нелиц, если говорить о зарубежных писателях, относились те, кто поначалу с большим энтузиазмом, переходящим порой в восторг, относились к невиданному в истории «русскому эксперименту» и безоговорочно поверили в необходимость скорейшего «переустройства мира». Как известно, такую позицию занимали многие европейские интеллектуалы «розоватого оттенка», среди которых встречались крупные писатели — Ромен Роллан, Бернард Шоу и ряд других, — остававшиеся на ней до конца жизни. Однако находились и «отступники», разочаровавшиеся к середине 30-х в строительстве новой утопии и расставшиеся с прежними иллюзиями. Их имена велено было предать забвению, а произведения — запретить.
Наиболее, пожалуй, характерна в этом смысле история, приключившаяся с Андре Жидом. В 20-е — первой половине 30-х переводы романов писателя довольно часто выходили в СССР. В 1926–1927 годах издательство «Academia» начало выпускать его собрание сочинений, но по не очень ясным причинам вышли только 1, 4 и 5 тома. В 1933 году была напечатана даже почтовая открытка с портретом писателя и обращением к «молодым строителям СССР», в котором он благодарит «за ту великую надежду, которую вы вложили в наши сердца, и за ваш чудесный подвиг».[4] В 1935–1936 годах вышло в свет четыре тома из собрания сочинений под редакцией и с предисловием И. И. Анисимова. Пятый — выйти в свет не успел: набор был рассыпан. Причина — в издании зарубежом в 1936 году «ренегатской» книги Жида «Возвращение из СССР», вскоре переведенной на русский язык и изданной зарубежными издательствами под названиями «Поворот в СССР» (Цюрих, 1937) и «Возвращение из Советского Союза» (Варшава, 1939). Обе они до начала 90-х годов находились в спецхране Российской национальной библиотеки. Заодно приказано было изъять и другие книги Андре Жида — изданные в СССР. Понятно, что с тех пор ни одно его сочинение не могло выйти в свет в советских издательствах. Хотя «Краткая литературная энциклопедия» (КЛЭ) и поместила небольшую статью о нем в 1964 году, оценка творчества писателя не оставляла надежд на публикацию его книг в СССР даже в эпоху «оттепели», поскольку в его романах «изображение упадка капиталистического общества перерастает в проповедь индивидуализма и аморальности». В середине 30-х, с наступлением фашизма, он «…выразил симпатии литературе социализма. Однако этот период был недолгим; буржуазно-мещанский индивидуализм взял верх. Неслучайно после посещения СССР в 1936 г. он выступил с антисоветских позиций». И Верно: в отличие от Фейхтвангера, который поверил даже показаниям «врагов народа» на политических процессах того времени (о чем рассказал в книге «Москва 1937»), Андре Жид резко осудил практику строительства социализма в СССР.[5]
3
Запрещенные книги русских писателей и литературоведов: Индекс советской цензуры с комментариями. — СПб., Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств, 2003. 414 с.
4
Б. Фрезинский. «…Черт меня дернул влюбиться в чужую страну…» Пять сюжетов из истории франко-советских культурных связей // Всемирное слово, 2000. № 13. с. 77–83.
5
Впервые «Возвращение из СССР» появилось на страницах журнала «Звезда» (1989, № 8). Затем, в 1990 г., оно было опубликовано под одной обложкой с книгой Фейхтвангера — под общим названием «Два взгляда из-за рубежа» (Послесловие Н. Эйдельмана. — М., Политиздат.)