Но дети внимательно слушали истории, которые им рассказывала пионервожатая, и только время от времени, когда очередной удар волн был особенно силен, хватались друг за друга, чтобы не упасть.
– Привет! – дружелюбно сказала Ксения.
Двадцать пар глаз одновременно посмотрели на нее из полумрака тускло освещенного трюма.
– Ох, наконец-то, – выдохнула девушка, – а то у меня уже сказки кончились.
Дима покачал головой. Смелость – это не безрассудное отчаяние. Это сила характера. Сила духа. Эта хрупкая девушка была просто воплощением человеческой храбрости и отваги.
Дети радостно загалдели, а общительный Петя первым подошел к Ксении.
– Вы из спасательного отряда? – спросил он, разглядывая ее костюм и снаряжение.
– Совершенно верно, – улыбнулась Ксения.
– А разве туда женщин берут? – удивился мальчик.
– Отчего же нет? Но мужчин, конечно, берут охотнее.
– Вот вырасту и пойду в спасатели! – важно заявил Петя.
– Это будет здорово, – ответила Ксения и потрепала его по выгоревшим вихрам. – Нам такие храбрые очень нужны!
Петя раскраснелся от удовольствия. Катя показала ему язык и сказала:
– А вот я пойду в пионервожатые, как Таня!
– У меня огромная просьба, – сказала Ксения всем очень серьезно, – вы должны сохранять спокойствие и ждать, пока мы примем решение, как спасти корабль. Договорились?
Таня сжала кулачки до побелевших костяшек. Еще немного. Ей нужно продержаться совсем немного, а потом, когда все закончится, она наплачется! Как следует! До икоты. И весь страх вместе со слезами выплачет. Но не сейчас. Надо еще немного потерпеть.
– Конечно, – спокойно сказала она, – ребята, дадим честное пионерское, что не будем бояться?
Ксения поднялась наверх. За те несколько минут, пока она была в трюме, палуба изменилась до неузнаваемости – обломки дерева, металла и стекла валялись вперемешку с такелажем. Рубка была разворочена – окна выбиты, а сорванную дверь унесло ветром в разверзнутую пасть моря.
Палубу вновь качнуло, что-то гулко ударило по борту. Ксения кинулась к поручням, ухватилась покрепче и увидела, как внизу, у самого борта корабля, стоя по шею в воде, Лер выворачивал со дна моря огромные валуны и строил из них защиту от волн вдоль бортов корабля.
– Толку немного, – крикнул он Ксении, – но чуть времени выиграем!
Она кивнула. Даже несколько минут им очень пригодятся.
Рында тревожно позвякивала, раскачиваясь в бешеном танце с ветром, ураган крутился стремительнее, сужая кольцо. Коварно подбирался все ближе к кораблю, и с каждым новым его витком возможность спасти людей, высадив их на берег, становилась все меньше.
25
Витя так и сидел, навалившись на поручни, с веревкой, опоясывающей его грудь. Его закатившиеся глаза подрагивали, зубы были сжаты, у виска пульсировала синяя жилка. Кисти рук бешено вращались – он раскручивал этот адский ураган. Он был его душой, его сердцем, он был им самим.
По лестнице застучали шаги – капитан поднимался на мостик. Возможно, он был нужнее внизу, где команда странных, но уверенных людей нечеловеческими усилиями пыталась спасти его корабль. Где были пассажиры, за которых он отвечал. Но он просто шел в рубку, где было его место.
«Капитан покидает судно последним», – вспомнил он закон морской чести.
Тяжкий позор – бросить свой корабль, даже если он поврежден, даже если его уже не спасти. «Альбатрос» был обречен, и капитан понимал это.
Он шел прощаться с гордой белой птицей, и слезы, соленые, как морская вода, застилали ему глаза.
Василий Семенович не сразу заметил мальчишку, лежащего в дальнем углу.
– Витя! – Капитан кинулся к нему. – Господи, про тебя-то мы все позабыли!
Капитан приподнял голову паренька, смахнул мокрые пряди с лица. Дышит? Он наклонился к груди мальчика, тот дрогнул, открыл ужасающе белые глаза с закатившимися под веко радужками и зашептал скрипучим низким голосом:
– Гурбан шанга hальхин! Дуулыт намьяа! Тандал ехээр мургэнэб! – и вдруг сорвался в высокий визгливый крик: – Үхэл! Үхэл! Үхэл![3]
Витя забился в путах веревки, врезавшейся в его грудь, оскалил желтые зубы, засмеялся фальцетом. Капитан отшатнулся от него.
– Что за дьявольщина? Витя! Витя! – Он тряс мальчика, а тот смотрел на него в упор неподвижными белыми глазами и улыбался. У него были искусанные губы и перепачканные кровью чуть кривые зубы. От этой улыбки, холодной, кровавой, нечеловеческой, капитан осел на палубу.