Данченко рассвирепел: принародно поднимают на смех! Кобылка умоляюще глядела на старшину: помоги, человече…
— Снять немедля!
Костя пожал плечами, спешился, подсунул клинок под бинт, срезал.
— У товарища Буденного на сабле написано: «Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай». Хорошие слова, верно?
— Так Буденный маршал, а я рядовой. Полы… где драконить — в казарме или на кухне?
— В казарме, — ласково ответил старшина. — И на кухне.
Петухов скоблил Бурю до изнеможения, такого туалета ей еще не устраивали. Покладистая кобылка покорно терпела. Костя старательно расчесывал пышную гриву, выбирал репьи. Подошел Говорухин, посоветовал:
— По крупу щеткой проведи. Пыльный.
— Может, этой трясунье заодно и подхвостницу подмыть? Тащи скипидар!
— Сперва на себе попробуй… Закуришь?
Петухов затянулся горьковатым дымком, проводник все приглядывался к нему.
— Смурной ты какой-то, Кинстинтин. Хвораешь?
— Здоров. Муторно мне, Пишка. Письмо сегодня получил, люди на фронте жизни кладут, а мы здесь на солнышке загораем.
— Ну уж нет! Гнешь через дугу.
— Знаю, знаю, скажешь, на других заставах жарко. Нарушителей ловят, банды отбивают. Не спорю. Честно говоря, завидую я ребятам, которые на тех заставах служат, они дело делают, а мы? Я очень внимательно слушаю сообщения о подвигах пограничников других застав, других — понимаешь? Все, что происходит, происходит где-то очень далеко, за сотни километров, до нас даже эхо стрельбы не доносится. А к нам кто полезет? Тайга, горы…
— Не, Кинстинтин, ты не прав. Неужто ничего не слыхал про нашу заставу?
— Почему «не слыхал»? Замполит рассказывал много интересного. Только это когда было? В одна тысяча девятьсот лохматом году? А сейчас — сонное царство. Так и проживем без выстрела до самой победы.
— Хорошо бы… Только навряд…
II
ГОВОРУХИН И ДРУГИЕ
Проводник Говорухин любил вкусно поесть, вдосыт попить белой сибирской бражки. Еще любил свою овчарку Нагана да трехлинейку, из которой без промаха низал любую цель. И, конечно, любил тайгу, но эта любовь — особая.
Он вырос в глухих лесах Вологодчины. Отец и дед белковали, Пишка месяцами пропадал в тайге, не ведая иной жизни. Охотничал сызмальства: не просто гулял с ружьем и лупил все, что мохнато: охотник прежде всего добытчик, тем и кормится. Зряшно пулю не тратит.
Белку бить — душе тяжко: махонькая, беззащитная и к человеку добра. Осенью шарят по лесу шишкари-кедровики, белкины тайники вынюхивают, орехи выгребают дочиста. Зверинка все лето собирала, на зиму припасала, а запасы ее раз — и под метлу. Зверинке бы обидеться, озлиться, а она льнет к людям, шишки, снежные комья на охотника роняет: заигрывает. И приручается легко; верит человеку, а ее, бедолагу, бьют тысячами. На шубы, шапки. Но все же это охота. И копалуху или пару косачишек[9] свалить — праведное заделье: на жарево. Но ежели кто сдуру шарахнет по ронже[10] или черному дятлу…
Хороша дальневосточная тайга!
Говорухин бродил в окрестностях заставы, видел, как роятся кусучие дикие пчелы, бесшумно крадется к птичьему гнезду невыкунившийся[11], линялый соболь, как плывут против течения к нерестилищу усталые, избитые о камни лососи, как растет трава, распускаются яркие цветы, как туман, истлевая, оседает на листьях крупными дрожащими каплями.
Говорухин понимал толк в лекарственных травах и растениях, знал, когда и как их собирать, каким способом сушить и сохранять корешки, цветы, листья. Умел приготовить целебный отвар. Смешивая семена, насыпал в выпрошенный у лесника на кордоне обливной глечик[12], заливал водой, размешивал, накрывал фанеркой, источенной пулями (к ней прикалывали на стрельбище мишени), и, не долгое время потомив в печи, оставлял мокнуть. Затем кипятил, вызывая ехидные замечания повара, процеживал сквозь марлю, отжимал. Снадобье было готово.
Свои сокровища Говорухин держал в мешочках, сшитых из застиранных портянок. На каждом бирка с надписью химическим карандашом: «Тысячелистник». Сердцебиение, сильные боли в желудке, вздутие живота. «Дудник лесной». Потогонный, мочегонный, ветрогонный. Но пограничники — ребята ражие[13]; сердцем, желудком и прочими недугами не страдали, живот ни у кого, как на грех, не вздувался, на учениях с них и так сходило семь потов, не говоря о прочем, а потому и «дудник лесной», и другие снадобья хранились в каптерке без надобности. Исключение составляли сушеные ягоды — заварка вместо чая, да изредка, если кто-нибудь из бойцов простуживался или обдирался о колючий кустарник, Говорухин, очень довольный тем, что может наконец применить свои лекарства, готовил жаропонижающее питье, прикладывал к царапинам холодные листья подорожника.
12
Глечик — здесь — глиняный горшок для молока; кринка. Обливной — покрытый обливкой, глазурью. —