Спроси меня, Эрик Новак. Спроси меня, спроси меня, спроси меня. Спроси меня.
Вдалеке проносятся машины, смеются люди, и электронные письма накапливаются в моём почтовом ящике восемнадцатью этажами выше нас. Но мои глаза надолго задерживаются на Эрике, и когда он улыбается мне, я замечаю, что его глаза такие же голубые, как небо.
Глава 5
Согласно табличке над консолью выбора этажа (на которой, кстати, нет аварийной кнопки; я мысленно составляю электронное письмо с резкими формулировками, которое, скорее всего, никогда не будет отправлено), лифт имеет грузоподъемность 1400 фунтов[1]. Внутренняя площадь, по моим подсчетам, около пятнадцати квадратных футов[2], четырнадцать[3] из которых занимает Эрик. (Как обычно: спасибо, Эрик.) Перила из нержавеющей стали установлены с внутренней стороны, а стены на самом деле довольно симпатичные, белая запекаемая эмаль или какой-то похожий материал, который, возможно, немного устаревает кабину, но эй, это лучше, чем зеркала. Я ненавижу зеркала в лифтах, и я бы ненавидела их больше всего в этом лифте. С ними будет в три раза сложнее избегать мелькающих взглядов на Эрика, чем сейчас.
На потолке, между двумя энергосберегающими (надеюсь?) встроенными светильниками, которые сейчас выключены, я заметила одну большую металлическую панель. И это то, на что я смотрела последнюю минуту или около того. Я не специалист по лифтам, но почти уверена, что это аварийный выход.
Мой рост 152,4 см, Эрик где-то между 192 см и 201 см. Исходя из этого, я прикинула, что высота лифта около 210 см. Слишком высоко, чтобы я могла дотянуться самостоятельно, и слишком далеко от стены, использовать перила для подъема. Но. Но я уверена, что Эрик мог легко поднять меня. Я имею в виду, он делал это раньше. Несколько раз за те двадцать четыре часа, которые мы провели вместе. Например, когда мы проголодались в середине ночи: он поднял меня, как четырех фунтового[4] котенка, посадил на свой кухонный стол, пока я ахала от благоговения перед его прекрасным, переполненным холодильником, а затем продолжил осмотр обширной серии китайских остатков пищи, прежде чем поделиться ими со мной. Не говоря уже о том другом случае, когда мы были в его душе, и он засунул одну руку мне под задницу, чтобы прижать меня к стене и…
Дело в том, что он может помочь мне добраться до панели. Я могла бы выбить её, вылезти из кабины, и, если бы мы были достаточно близко к верхнему этажу, я могла бы открыть двери и выбраться наружу. В этот момент я была бы свободна. Свободна, чтобы пойти домой и накормить Оззи, который, без сомнения, сейчас свистит от души, как он всегда делает, когда не ел более двух часов. Он посмотрит на меня, как на ужасную мать грызунов, но потом неохотно примет мою морковную палочку и прижмется к моим коленям. И, конечно же, когда мой телефон поймал бы сигнал, я позову на помощь, чтобы кто-нибудь пришел и позаботился об Эрике. Но я бы не осталась, чтобы увидеть, как он выбирается, потому что у меня уже было достаточно…
— Нет.
Я вздрагиваю и смотрю на Эрика. Он всё ещё в углу напротив моего и смотрит на меня ровным взглядом. — Нет, что?
— Этого не произойдет.
— Ты даже не знаешь, что…
— Ты не вылезешь через аварийный выход.
Я почти отшатываюсь, потому что, несмотря на мои склонности к магическому мышлению, я знаю, что чтение мыслей на самом деле не существует. С другой стороны, я также знаю, что это не первый раз, когда Эрик точно знает, что происходит в моей голове. Он был довольно хорош в этом во время нашего совместного ужина. И потом, конечно. В постели.
Но в этом доме (то есть в моём мозгу) мы этого не признаем.
— Ну, — говорю я, — ты намного крупнее и тяжелее. Значит, ты не сможешь этого сделать. — Кроме того, я не уверена, что доверяю ему, чтобы он не оставил меня здесь. Я доверилась ему раньше и сильно пожалела об этом.
— Ты тоже не сможешь, потому что я не позволю тебе.
Я хмурюсь. — Возможно, я смогу добраться до выхода сама. В этом случае технически ты не должен мне позволять.
— Если это произойдет, я физически помешаю тебе это сделать.
Я ненавижу его. Так сильно. — Слушай, а что, если мы застрянем здесь на несколько дней? Что, если то, что я вылезу наружу — наш единственный шанс?