Когда по окончании Второй мировой войны радиовещательные станции впервые начали транслировать телепередачи и у каждого появилась возможность купить телевизор, никто и не подозревал, с какой скоростью телевидение распространится по планете за несколько ближайших лет. В 1948 г. в США число телевизоров не достигало и 100 000; спустя каких-то двенадцать лет оно достигло уже 150 миллионов, покрыв тем самым потребности всего населения Америки37. С такой же скоростью телевидение распространилось и в других странах и за два-три десятилетия охватило практически все население Земли — беспримерный триумф, затмивший собой все прежние достижения человечества. Началась эпоха «телекультуры».
Как ни удивительно, за минувшие десятилетия телевидение не стали ценить меньше — напротив, пиетет к нему только возрос, что доказывает постоянно растущее время просмотров38. Сегодня телевидение с большим отрывом лидирует среди способов проведения досуга — как у подростков, так и у взрослых39. Одну из важнейших причин этого явления (наряду с растущим голодом по изображениям40) надо, конечно, видеть в том факте, что этот носитель информации, в отличие от газеты или телефона, используется главным образом не для передачи объективной информации, а для развлечения, сулящего оттеснить чувства скуки, внутренней пустоты и одиночества и потому отвоевывающего себе все больше места в повседневной жизни. Телевидение с его ток-шоу, новостями и спортивными репортажами, мыльными операми и боевиками превратилось для современного человека в рассказчика-балагура и клоуна. Но оно же превратилось и в культовое средоточие жизни, задающее ритм дня41, предоставляющее шаблоны для практической жизни, расширяющее ограниченный кругозор, связывающее индивида с человечеством и внушающее даже беднейшим из бедных ощущение личного участия в ходе общей жизни. Поэтому уже в 1976 г. американский исследователь масс-медиа Джордж Гербнер сравнил роль телевидения с ролью церкви в средние века42. Понтер Томас в 1998 г. сделал параллель между телевидением и религией предметом специального исследования43.
Изначально к телевидению не подходили с теми мерками объективности и трезвости, какие мы считаем естественными для отношения к другим аппаратам: едва началось его победоносное шествие в отдаленнейшие уголки планеты, как вокруг него возник ореол универсального культуртрегера и благодетеля человечества. С его распространением связывались самые далеко идущие ожидания, мало того, имел место чуть ли не религиозный экстаз, когда сбылось то, что прежде лишь смутно маячило где-то вдали. Телевидение, как гласило общее эйфорическое мнение:
• избавит человека от социальной изоляции,
• даст большую экономию времени в быту,
• будет показывать реальный мир,
• позволит массам населения осваивать все больше информации,
• значительно поднимет образовательный уровень всего населения,
• сгладит различия между социальными слоями,
• будет способствовать развитию когнитивных способностей зрителя,
• поможет детям добиться лучшей успеваемости в школе,
• будет помогать лучше понимать политику и укрепит демократию.
Поначалу наука о масс-медиа не особенно старалась разогнать этот туман благих пожеланий. Но в ходе десятилетий разрабатывались все более тонкие и подходящие инструменты наблюдения за предполагаемыми эффектами телевидения, и чем дальше продвигалось дело, тем менее предсказуемым становилось его поведение в действительности. Результат оказался удручающим, поскольку ни одна из возлагавшихся на телевидение надежд не сбылась. Совсем наоборот.
Человек отнюдь не избавился от изоляции. В 1996 г. опросы 57 % населения Германии выявили растущие опасения относительно воздействия новых масс-медиа на межчеловеческую коммуникацию. Известный исследователь социальных тенденций Хорст Опашовски замечает по этому поводу: «Чуть больше половины населения убеждено, стало быть, в том, что сращение компьютера, телефона и телевизора ведет только к одиночеству с машиной. Многие видят в новых мультимедийных возможностях скорее бич одиночества, нежели прогресс в области коммуникации» 44.
Какой телезритель не пришел уже на своем опыте к выводу, что мнимое наслаждение в конце концов оборачивается непреднамеренным способом убить, растратить время? Ирена Неверла исследовала феномен «телевремени» в специальной монографии, обнаружив действующие тут тонкие психологические механизмы45.
Опашовски далее сообщает: «Свежие социальные исследования (Ludtke, 1994) показали, что интенсивное использование мультимедийных средств в формировании личного досуга не дает никакой экономии времени, а, напротив, действует, скорее, как ловушка для времени. Взаимодействие с мультимедиа расхищает временные ресурсы их потребителя. Последствия этого — стресс и хронический цейтнот» 46.
Немаловажный мотив такого поведения — страх упустить что-нибудь важное: «Подрастает целое поколение вскормленных дешевой пищей масс-медиа детей. Уже сегодня каждый второй житель ФРГ по привычке читает во время еды. А при включенном телевизоре читают и едят, гладят и чинят, развлекаются, говорят по телефону с друзьями или играют с детьми и кошками. Всё хочется увидеть, всё хочется услышать, всё испытать, а главное — не упустить ничего в жизни» 47.
Люди думают, что телевидение показывает им реальный мир. Мол, телевизионные изображения в конце концов не могут обманывать. Вот им и верят, верят безусловно. Но авторы передач нацеливают камеры не на обычную жизнь, а на все необычное, сенсационное, на войны, катастрофы, насилие — словом, на все то, что годится для показа по телевидению больше, чем будни. Постоянная битва за квоты эфирного времени не оставляет телередакторам никакого другого выбора.
Благодаря такому упорному выпячиванию всего проблематичного и негативного, преподносимого через множество ужасных картин, задевающих за живое, у заядлого телезрителя неизбежно усиливается впечатление, что он живет в мире, полном зла и опасности, и соответственно растет ощущение угрозы, а в его душе воцаряются страх и недоверие. «Специфическая логика этой ориентации на аномальное состоит в том, что с ее помощью все аномальное практически становится нормальным, предстает правилом — тем самым действительность переворачивается с ног на голову», — пишет Клаус Ойрих48.
Джорджу Гербнеру в 1978 г. удалось эмпирически доказать, что заядлые телезрители больше, чем редко пользующиеся телевизором, подвержены влиянию телевидения, к примеру, в переживаниях по поводу показанных кровавых преступлений в реальной жизни, а потому и сами намного более боязливы. Стало быть, мнимая действительность телеэкрана становится устрашающим фантомом.
Польза, ожидавшаяся от растущего информационного телевизионного потока, так и осталась ничтожно малой: предложенный Полом Лазарсфелдом в 1944 г. закон «more-and-more»,[5] по которому люди, пользующиеся одним СМИ, будут все больше использовать и другие СМИ, работает относительно журналов, только отчасти — относительно газет и не работает вообще относительно чтения книг. В США, к примеру, газеты уже давно читаются все меньше и меньше.
В Германии время, затрачиваемое на чтение книг, в целом остается неизменным — обстоятельство, воспринятое как утешительное. Но если принять во внимание, что в период с середины 60-х до начала 80-х годов доля молодых людей одного года рождения, поступивших в вузы, выросла с 32 % до 52 % и за тот же период примерно на 60 % выросло свободное время, то вполне можно было ожидать и роста времени, затрачиваемого на чтение книг. Но этого не произошло — если пользоваться соотносительными мерками, надо констатировать его сокращение49.