Мрачные краски, к которым пристрастны многие канадские писатели, отчетливо проступают в рассказах С. Росса «Окрашенная дверь», Ринге «Наследство», посвященных жизни в деревне. Духовно нищая жизнь, суеверия, страх перед силами природы, интеллектуальная отсталость соседствуют с университетскими городами. Не лучше живется и неквалифицированному рабочему, который, принимая следствие за причину, направляет свой гнев совсем не на виновников собственных бед (рассказ У. Кинсли «В яме»).
С традициями романтизма связаны рассказы М. Лаури, своеобразного писателя, стоящего несколько особняком в истории англо-канадской литературы, М. Гранбуа, Л. Барнарда. Благородство человека, который, погибая, думает о спасении жизни товарищей, придает рассказу Л. Барнарда «Четверо несли ящик» редкое для канадской литературы оптимистическое звучание. Ненавистью к городу-молоху, «пожирающему целые леса», полон рассказ М. Лаури «Самая храбрая лодка». Автор мастерски передает контрасты между цивилизацией и природой, роскошью и бедностью. Обездоленных людей он наделяет богатой душой, способной радоваться чужой молодости и любви. Повествование каждый раз прерывается гимнами природе, морю, любви. Весь рассказ — песнь торжествующей любви, но найти ее так же трудно, как игрушечной лодочке переплыть бурный океан. Рассказы М. Гранбуа, написанные под явным влиянием Мопассана, рисуют характеры, детали быта, суеверия, дающие представление о франко-канадской деревне.
Рассказы англо-канадцев М. Кэллехена и Л. Кеннеди и франко-канадцев Р. Лемелена и Ж. Феррона представляют в сборнике юмористический жанр. Их объединяет общность темы — антиклерикализм, насмешка над служителями католической церкви, над ханжеством. Юмор в англо-канадской литературе имеет давние (учитывая временные масштабы ее истории) традиции и проявился особенно убедительно в творчестве таких писателей, как Т. Халибертон (1796–1865), С. Ликок (1869–1944) и современных писателей П. Бертона, Р. Дэвиса и др. Во франко-канадской литературе наиболее плодотворно работает в этом жанре Р. Лемелен. Следует помнить, что высшее католическое духовенство Канады всячески препятствовало появлению книг, которые способствовали бы потрясению религиозных основ. Л. Кеннеди показывает, как национальные предрассудки берут верх над принадлежностью к религии, а М. Кэллехен, как и во всех своих юмористических рассказах, ограничивается мягкой усмешкой над религиозными условностями и скудомыслием священнослужителей. Современно и остро звучит рассказ Р. Лемелена «Страсти Господни». По поводу одного из романов этого писателя архиепископ Квебекский заявил, что автор «продал свое перо дьяволу». Открытый антиклерикализм, критика церковного ханжества и обывательской тупости — сравнительно новое явление во франко-канадской литературе, знаменующее собой ее освобождение от пут католицизма. Специфически французский оттенок свойствен рассказам Ж. Феррона, предельно лаконичным, похожим на анекдоты, и не только антиклерикальным, но и антирелигиозным.
В 1959 году М. Кэллехен писал в предисловии к сборнику своих рассказов: «Меня интересуют проблемы, связанные с самыми разными людьми, но только не с очень богатыми». Этими словами можно охарактеризовать творчество большинства канадских писателей-реалистов последних десятилетий. Острый интерес к социальным проблемам, осуждение несправедливости, борьба с национальной рознью, стремление к всесторонней независимости Канады, совершенствование писательского мастерства — все это способствует росту популярности канадской литературы как в самой Канаде, так и за ее рубежами. Еще в 1956 году писатель и активный деятель в области культуры Р. Дэвис писал в статье «Писатель в Канаде»[2]: «…Канада страстно жаждет национальной самостоятельности, которая подразумевает, конечно, и национальную культуру; нам надоело пренебрежительное отношение Англии и США. Но время работает на нас, в Канаде уже есть прекрасные писатели, принадлежащие, несомненно, только нам». Есть все основания считать, что канадская литература, создаваемая на двух государственных языках страны, выходит на мировую арену и что лучшие произведения прогрессивных канадских писателей будут переведены на русский язык и станут доступны советскому читателю. Настоящий сборник лишь скромный почин.
Жан Амлен
Письмо
В девять часов семнадцать минут господин Мило, с трудом сдерживая волнение, подошел к окну. Его жена, оторвавшись от работы, спросила:
— Что ты там делаешь?
— Я жду почтальона, ты же знаешь, — ответил господин Мило.
— Почтальона? — переспросила госпожа Мило, словно не желая понять мужа.
— Ну да, почтальона. Ты же знаешь, почтальона! Письмо, — добавил господин Мило.
— Какое письмо? — спросила госпожа Мило, притворяясь удивленной.
Господин Мило повернулся спиной к окну.
— Но ты же прекрасно знаешь, какое письмо. Не прикидывайся дурочкой!
— Ах, письмо… да, конечно, — проговорила госпожа Мило, словно поняв наконец, о чем идет речь.
Она сняла очки, отложила в сторону вязанье и потом, помолчав немного, повернулась к окну.
— Смотри-ка, вон он, твой почтальон. Сейчас ты получишь письмо. Непременно получишь.
— Увидим! — сказал господин Мило. — А вдруг они забыли, ты ведь знаешь, что это за люди! Может быть, они не успели его отправить.
— Да, действительно, у них хватает забот, — подтвердила госпожа Мило.
— Конечно, дел у них много, — согласился ее муж.
Но в чем же дело? Этот дурень почтальон проходит мимо их дома!
— Эка важность, не сегодня, так завтра, — сказала госпожа Мило, надевая очки и снова принимаясь за работу.
— Да, наверно, письмо придет завтра, — вздохнул господин Мило, глядя вслед удаляющемуся почтальону. — Смотри-ка, он идет к господину Гадбуа. А вдруг по ошибке он вручит ему мое письмо? Ведь это такой народ! Они часто путают адреса, даже названия улиц. Ты помнишь, Рашель, как однажды почтальон опустил в наш почтовый ящик чужое письмо, адресованное человеку, который живет в доме с тем же номером, что и у нас, но на улице Ласаль? Улица-то была другая, а номер дома тот же. Помнишь?
— Такие ошибки случаются раз в год, — заметила госпожа Мило, рассматривая свое вязанье.
— Конечно, это бывает не часто. Было бы очень обидно, если бы это произошло именно сегодня с моим письмом, — продолжал господин Мило. — Смотри-ка, — воскликнул он, высунувшись из окна, — он выходит от Гадбуа! Я пойду спрошу у госпожи Гадбуа.
Но он не решился сделать это, побоявшись показаться смешным: и в самом деле письмо могло задержаться на день!
Завтра, завтра он непременно получит его.
Но на следующий день почтальон прошел мимо их дома, не заглянув даже к Гадбуа. Господин Мило понапрасну простоял полчаса у окна, боясь пропустить почтальона. От этого письма зависела теперь вся его жизнь. Двадцать лет прослужил он в ожидании этой минуты. Письмо должно было увенчать его скромную жизнь, полную неустанного труда за грошовое жалованье. Это Письмо должно было принести ему удовлетворение и обеспечить материальную независимость. Подавив свойственную ему робость, он лез из кожи вон, чтобы добиться его. Он без устали хлопотал, надоедал депутатам, торчал в приемной министра, собрал массу документов и рекомендаций, — короче говоря использовал все: давление, интриги, настойчивые просьбы, телефонные звонки, напоминания, вмешательство третьих лиц, ведь он решил во что бы то ни стало достичь того, что крепко засело ему в голову. Или все, или ничего.