Я немного помолчал, давая змею возможность переварить мои слова. Я знал, что он неспособен сразу взять старт, но уже одно то, что он больше не пытался плюнуть в меня ядом, представлялось мне признаком весьма многообещающим.
И действительно, вскоре Йормунганд снова «замурлыкал», и я почувствовал, что обвивавшие меня цепи несколько ослабли. А потом и скала, на которой я провел, кажется, несколько столетий, стала понемногу терять материальность, приобретая некую эфемерную форму, точно в ужасном сновидении. Я осторожно коснулся колючей чешуи Йормунганда – более всего она походила на острые зубья, вделанные в кольчугу из слизи, – а затем уселся на него верхом, стараясь не обращать внимания на невыносимую вонь, и изо всех сил обеими руками вцепился в шипы у него на шее. И вот, наконец, Йормунганд зашевелился, задвигался, постепенно набирая скорость – сперва очень медленно, затем все быстрей, – и начал проламываться сквозь стены Черной Крепости, круша их, точно цеп снопы пшеницы, обрушивая потолки и целые коридоры. Мы летели, оставляя позади комнаты пыток и потайные подземные темницы, все разрушая на своем пути и неудержимо стремясь вверх, на самый последний из бесчисленных уровней Нифльхейма, к воротам Черной Крепости.
На мгновение передо мной мелькнули сами эти ворота, и за ними открылась река Сновидений – сверкающее эфемерное пространство с пятнышками островов, шхер и скал, которые могли бы показаться почти прекрасными тому, кто понятия не имеет об их смертоносных свойствах. Итак, Черная Крепость осталась позади, а Искренне Ваш, по-прежнему отчаянно цепляясь за шипы на шее Йормунганда, вместе со змеем плюхнулся в реку Сновидений, которая представляет собой беспорядочный поток удушающих ядовитых снов, порожденных тайными глубинными страхами племени Людей, и бесчисленное множество смертельно опасных фантазий и чудовищных видений.
Я понимаю ваши опасения. Я и сам далеко не сразу решился выбрать подобный способ бегства. Однако иных вариантов у меня не было, и я очень надеялся, что мой змей сумеет набрать достаточную скорость, чтобы как можно меньше времени провести в этом чудовищном водовороте. Впрочем, Время в царстве Сна особого значения не имеет. Секунда здесь словно расцветает, превращаясь в несколько дней, а за минуту проходит порой целая жизнь. Но я прекрасно знал, где именно должен оказаться. Я слишком часто видел этот сон, чтобы испытывать хотя бы малейшие сомнения. Сон, который разделяли со мной столь многие; и то, что нам снилось, было невероятно высоким, вздымаясь до небес, скрепленное осколками тайного магического языка, миллионами рунических символов. Это сновидение было предназначено для того, чтобы, подобно гигантской сети, ловить в свои сверкающие ячеи даже самих богов – хотя, если честно, мои текущие цели были куда скромнее. Но я отчаянно искал этот сон среди мусора всевозможных видений, плававшего на поверхности, а когда наконец его заметил, то направил змея прямо туда – в самые глубины сна об Асгарде. О, Асгард! Великие боги! Даже во сне он казался поистине миром чудес. Я видел в вышине Небесную Цитадель и ведущую к ней сверкающую дугу Радужного моста. Я видел Валхаллу и высокий трон Одина, над которым плавно кружили Хугин и Мунин, его вороны[19]. А внизу я видел мир Людей, и зеленую долину Идавёлль, всю покрытую цветами, и над нею небо такой синевы, какое существует только в воспоминаниях. И далеко-далеко, на самом горизонте, что-то слабо мерцало и дрожало – нет, пожалуй, не мерцало, а сияло ярко, как солнце, слепя разноцветьем красок и рунического света.
На мгновение мы застыли на парапете Асгарда, балансируя в нерешительности. Я понимал, что это сон, и все же ощущение было таким отчетливым, таким всеобъемлющим – создать нечто подобное было, разумеется, не под силу кому-то одному из смертных. И потом, я был во плоти: я мог чувствовать запахи океана и озона, разлитые в воздухе, а также аромат цветов в саду Идунн[20]. Я осмотрел себя. Обличье не совсем мое, но, в общем, похожее, а вот головной убор был мне совершенно не знаком. Впрочем, если я в этом сне и оказался не точно таким, как прежде, то, по крайней мере, был вполне узнаваем. Интересно, чей это разум тут поработал? Кто сумел вызвать у себя такой сон, что все казалось мне абсолютно реальным? Я снова посмотрел в ту сторону, где в небесах разливалось магическое сияние. Чудесное переплетение лучей рунического света так и манило к себе, сверкая и двигаясь, точно таинственное живое существо. Неужели сумел выжить и еще кто-то из богов? А что, если во время Рагнарёка спаслась волшебница Гулльвейг-Хейд? Или, может, это некий новый бог строит новый мир, сумев вызволить его из царства Сна?
19
Имена воронов Одина означают «думающий» и «помнящий». Эти вороны имеют тот же хтонический характер, что и сам Один.