А вот очередную мобилизацию нового пополнения провести в основном за счет молодежи голодающих районов и направить ее в части, расположенные в регионах, не пораженных засухой. Это спасет от голода не только самих новобранцев, но отчасти — с помощью продовольственных посылок — и их семьи. Одновременно сокращенную армию действительно необходимо шире привлечь и к хозяйственным работам.
Что касается армии чиновников — госслужащих, продовольственные пайки которым также обеспечивало государство, — то тут провести «сокращение свирепое». Плюс — мобилизовать ответственных работников всех нехозяйственных наркоматов на самую «низовую хозяйственную работу», включая их в состав фабкомов, домкомов и т. п., дабы они, помимо основной службы, контролировали и на предприятиях, и в городских кварталах распределение продовольствия и топлива.
Радикальные меры, полагает Ленин, необходимы и по отношению к промышленным предприятиям. Надо составить список лучших из них — тех, «коим хватит топлива и хлеба», пустить их в две смены. А «все остальное — в аренду или кому угодно отдать или закрыть… до прочного улучшения, позволяющего абсолютно рассчитывать не на 200 миллионов пудов хлеба… а на 300 миллионов пудов…
Подумайте. Поговорим»2.
Но сколько бы Госплан ни думал, было ясно, что собственными ресурсами не обойтись. И еще в начале мая Ленин обратился к советским торговым представительствам в Лондоне с просьбой прозондировать вопрос о возможности импорта продовольствия из-за рубежа и необходимости в этой связи пересмотреть все заявки, поступившие от советских хозорганов на валютные закупки за границей.
15 июля Владимир Ильич встречается с наркомом внешней торговли Леонидом Борисовичем Красиным, вернувшимся из Англии. Когда Красин вошел в кабинет Ленина, он «застал его в тревожном настроении, он все время поглядывал
1 См.: В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 460, 461, 462; В.И. Ленин. Биографическая хроника. Т. 11. С. 127.
2 Ленин ВИ. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 63, 64,65,67,68.
зо на знойное, раскаленное небо, очевидно в ожидании, не появится ли наконец долгожданное дождевое облако, и много раз спрашивал меня: “А сможем ли мы закупить за границей хлеб? Пропустит ли хлеб в Россию Антанта?”
Весь наш импортный план был опрокинут, и по возвращении в Англию пришлось в больших размерах организовать закупку хлеба и семян, разумеется за счет золотого запаса, так как вывоза у нас в то время еще почти никакого не было.
Владимир Ильич лично следил чуть ли не за каждым отходящим из-за границы пароходом и буквально бомбардировал нас телеграммами и записками, настаивая сделать все возможное, чтобы скорее помочь голодающим районам»1.
Именно к этому времени относятся те предложения Ленина о сокращении субсидий театрам и, в частности, Большому и Художественному, которые не раз вызывали в его адрес упреки мемуаристов в «практицизме и узком делячестве».
Что касается Художественного, к которому Владимир Ильич относился с особой симпатией, то проблему в какой-то мере удалось решить за счет зарубежных и внутрироссийских гастролей. «Не раз хотели, — пишет Луначарский, — закрыть Большой, чтобы сократить таким образом государственные расходы. Но сокращения в сущности не добились, ибо выяснили, что те издержки, которые государство сейчас несет по Большому театру, даже несколько меньше тех, которые пришлось бы нести просто по охране здания Большого театра и по содержанию оркестра, который, конечно, распустить никто никогда не думал»4445.
Действительно, Ленин возмутился, когда прочел в записке наркома финансов Николая Николаевича Крестинского о том, что наркомпрос предполагает израсходовать на содержание театров 29 миллиардов рублей, в то время как на все российские университеты и прочие высшие учебные заведения — лишь 17 миллиардов.
А когда Луначарский написал, что иначе придется театры «положить в гроб», Владимир Ильич ответил, что в сложившихся условиях наркому народного просвещения, видимо, придется театры «положить в гроб», а побольше заняться «обучением грамоте»46.
В этот же период произошел эпизод, рассказанный Александром Константиновичем Воронским. Они, вместе с Горьким, пришли к Ленину, чтобы обсудить вопрос о выпуске нового журнала «Красная новь» и издании в Берлине З.И. Гржеби-ным (при финансовой поддержке Советского правительства) литературы для России.
«В комнату, — рассказывает Воронский, — входит Ленин; не входит, а как это обычно у него — почти вбегает. Он спешит: только что кончилось одно заседание, теперь начинается другое. На ходу ест, наливает стакан чая, быстрым и особо характерным жестом перевертывает одну из книг… бегло и быстро, сощурившись, перелистывает ее.
И в этих приемах видна прочно установившаяся манера обращаться с книгой, сразу схватить и прикинуть ее в уме. Такие жесты вырабатываются только в результате долголетнего сожительства с книгой.
Горький немного исподлобья наблюдает и присматривается к Ленину. У Ленина по обыкновению светятся глаза.
Как будто должно быть наоборот. Глаза Ленина переместить бы к художнику Горькому, а “догматик” и “схематик” должен получить мало выразительные, водянистые глаза А.М. Горького.
Горький угловат, высок, утюжен, нескладен, молчалив, неподвижен. Ленин, по-каратаевски, кругл и проворен, наэлектризованный живой комок….
Изданы книги отменно хорошо, и это радует Горького. В руках у Ленина прекрасный сборник индийских сказаний и легенд, подобранный Горьким с большим мастерством и вкусом.
— Да, да, — соглашается Ленин, — превосходные издания, только поменьше бы беллетристики и побольше деловых книг. А то вот голод у нас и разруха. С ними нужно разделаться в первую очередь.
— Да ведь дешевка, Владимир Ильич, — убеждает М. Горький, — пустяки, копейки…
— Золото, золото ведь идет на это. А золота нет…
Две правды, две истины. Но не о хлебе едином жив будет человек. Конечно. Но когда хлеба нет, совсем нет? Нет, пусть сначала хлеб, паровозы, мануфактура, а затем беллетристика. И за этим, якобы узким практицизмом, за этой деловой сухостью чудится большая любовь и горячее чувство к страдающему трудовому человеку».
Позднее Александр Воронский дописал: сталкиваясь с реальной жизнью и практической работой, — «я неоднократно вспоминал об этих двух правдах, и всегда мне казалось, что вторая правда, правда Владимира Ильича, сильнее первой правды»1.
13 июля Горький написал М.И. Бенкендорф: «Я — в августе — еду за границу для агитации в пользу умирающих от голода. Их до 25 миллионов. Около 6-и снялись с места, бросили деревни и куда-то едут. Вы представляете, что это такое? Вокруг Оренбурга, Челябинска и других городов — табора голодных… В Симбирске хлеб 7500 руб. за фунт, мясо — 2000. Весь скот режут, ибо кормовых трав нет — все сгорело. Дети — дети мрут тысячами».
Осенью, когда засуха распространяется на Донецкую, Ека-теринославскую, Запорожскую, Николаевскую губернии, уполномоченный Украинского Красного Креста пишет: «Бегство стало повальным, напоминающим массовый психоз: люди бежали, не зная куда, зачем, не имея никаких средств, не отдавая себе отчета в том, что они делают, распродавая все свое имущество и разоряясь окончательно. Беглецов не могли остановить никакие препятствия…»4748
47