По мнению амурских гиляков, всякая болезнь зависит от «кинза», который гложет человека, пока не заест его насмерть. Что относится одинаково ко всем, умирающим от какой-либо болезни. Не мудрено, что гиляки, при таких верованиях, не претендуют на место на небе для своих соотечественников, умерших от болезни. Эти остаются блуждающими по Земле. В то время как души убитых, а иногда даже и самоубийц, по их мнению, возносятся на небо [23] . Л.Шренк. Об инородцах Амурского края. (СПб., 1903)
Таким образом, для наших предков главным был отнюдь не вопрос: «Предавать ли смерти безнадёжно больного?» Это считалось решённым. Гораздо более важным было выяснить: «Кто возьмёт на себя ответственность за убийство? Кого будет преследовать дух убитого?» Ответ распадался как бы на две части:
• Первая — это умерщвление человека в тот период жизни, когда человеку, прерывающему его жизненный путь, придется отвечать за совершенное деяние.
• Вторая — когда старик достигнет такого возраста, что за лишение его жизни никому отвечать не придется.
В первом случае тот, кто согласился оказать услугу желающему уйти к «верхним людям» старику, должен был серьезно задуматься о своей последующей безопасности. Дух болезни, который «кормится» на упомянутом старике, не допустит, чтобы его лишили пропитания, и будет преследовать убийцу с целью сделать теперь уже его своим «пищевым довольствием».
Такая ситуация не располагала к появлению добровольцев, желающих помочь старику уйти к «верхним людям». Зачастую никто, даже за деньги, не соглашался выполнить это действие. Поэтому в большинстве случаев убийцами старика становились его дети. Правда, иногда, понимая, что их ожидает, отказывались даже они[24] , что ставило старика в исключительно сложное положение.
Однако чаще всего кто-то из родственников, тяжело вздыхая, все же соглашался выполнить требуемое. Чтобы всё, по-возможности, прошло для него без последствий, будущий убийца принимал необходимые меры. Их особенностью являлась относительная анонимность исполнителя, что достигалось особыми условиями проведения умерщвления:
...С наступлением последней минуты в толпе воцаряется глубокая тишина. Находящийся в одиночестве в урусе старик-чукча, одетый по-праздничному, с приподнятою верхнею одеждою садится на постель, плотно прижимаясь к стене полога левым боком, совершенно обнаженным. Совершитель убиения из-за урусы протыкает копьем стенку полога и через это отверстие просовывает острие старику. Тот прикладывает острие к своему боку, направляя его между ребер, пониже подмышки и громким голосом кричит: «Убивай скорее!». Тот в один миг ударяет ладонью со всего размаха в оконечность древка, и острие, пройдя поперек всю полость груди, выходит наружу с противоположной стороны. Из урусы доноситься только один пронзительный крик, после которого убивающий в один миг вытаскивает смертоносное орудие. (Августинович 1878-1879 гг.)
Так обстоят дела с благородным лишением жизни тяжелобольных стариков, за что убивающий несет ответственность. И как уж он в дальнейшем будет «выкручиваться», стараясь избежать внимания духа убитого, — его проблема. Более грамотные, однако, знали: в жизни этих тяжелобольных существует очень короткий период, в который они могут быть убиты, и убившему их совершенно ничего не будет. Период действительно очень короткий (как правило, не более 3-х дней) воспринимаемый в традиционном обществе как самый последний этап человеческого существования. Время, когда человек ещё жив, но земная судьба его практически закончена. Он отработал свой кусок жизни, а посему оставшиеся 3 дня до смерти является абсолютно безгрешным, как и новорожденный до момента отпадения пуповины. В эти дни он считается одной ногой зашагнувшим за черту жизни и уже перенёсшим туда свой дух. А потому можно достаточно безопасно для себя отправить его в лучшие миры.
Что же касается срока, выбираемого для эвтаназии, то 3 дня, конечно, определяются условно. Если говорить точнее, срок должен быть равен времени от рождения до отпадения перевязанной при родах пуповины. Правда, этого никто и никогда, наверное, не помнит. А потому окружающиеся обычно полагались на знаки смерти, которые неизбежно появлялись на теле умирающего. Они подразделялись на указующие и завершающие.
Знаки смерти
Арба начинает скрипеть за 40 дней до того, как развалится
Самым ранним знаком, указывающим на фактическую неизбежность смерти, является неожиданное улучшение состояния у, казалось бы, совершенно уже безнадёжного человека. Это касается как людей безнадёжно больных, так и безнадёжно старых. В рассказах, которые свидетельствуют о последних днях умирающего, достаточно часто проскальзывают сообщения, типа:
«3 апреля врач Наполеона констатировал резкое ухудшение состояния своего больного. Генерал Бертон взялся подготовить императора к смерти.
Однако через некоторое время, примерно за 10 дней до кончины, Наполеон вдруг почувствовал неожиданное улучшение своего состояния. Врач отлучился в аптеку, а он приказал принести вино, фрукты, бисквиты, выпил шампанского, съел немного слив и винограда. Когда доктор вернулся, император встретил его громким смехом. Однако на следующий день снова наступило ухудшение, которое закончилось смертью...»
Таких свидетельств множество, и, в большинстве своём, процесс протекает по одной и той же схеме: «Вялое течение тяжёлого заболевания — неожиданный и непонятный всплеск активности — угасание». Разнятся только детали и сроки. Повторимся, что подобное происходит не только с больными, но и с очень старыми людьми:
«Рассказывают, что Вячеслав Молотов, бывший сталинский министр иностранных дел, будучи изгнанным и из партии, и из правительства, первое время был председателем партийной организации какого-то завода на периферии, а потом вышел на пенсию и жил тихой жизнью советского пенсионера. Он потихонечку «сдавал», отходя от дел, в том числе и домашних, тем самым, давая понять родственникам, что конец его близок.
И вдруг, однажды, прочитав газету «Правда», Молотов неожиданно потребовал от родных:
— На пять часов пригласите ко мне на беседу Шеварднадзе!
Родственники немного перепугались, ибо ни с того, ни с сего Вячеслав Михайлович снова почувствовал себя главой правительства, отвечающего за внешнюю безопасность страны. Не зная, как вести себя в подобной ситуации, родственники решили спустить эту ситуацию «на тормозах». Дескать, ну взбрендилось старику, но ничего забудет. И не такое забывал.
Однако Молотов неожиданно оказался мало того, что памятлив (чего за ним уже давно не замечалось), но и активен. К пяти часам он переоделся в свой парадный костюм и уселся, как и было обещано, ждать нынешнего министра иностранных дел — Шеварнадзе. Надо было что-то делать. Домашние посовещались и в вежливой форме сказали ему, что Шеварнадзе просил передать, что не может подъехать к 5-и часам, но подъедет как только сможет. Вячеслав Михайлович выразил неудовольствие, подумал и пошёл снимать костюм. В этом состоянии (приподнятого ожидания) он пребывал ещё пару дней, но потом забыл и снова вернулся к своей старческой жизни.
Вскоре он заболел воспалением лёгких и достаточно быстро умер...»
Суть неожиданного улучшения состояния перед смертью очень хорошо отражает калмыцкая поговорка: «Светильник, перед тем как потухнуть, вспыхивает». Данный факт, собственно, и является главным указующим знаком для умирающих и их родственников. Получив его, человек должен был, используя последний приток жизненных сил, привести в порядок дела, написать завещание и со всеми попрощаться. Как правило, это была последняя возможность для умирающего проделать всё необходимое, находясь действительно в здравом уме.
23
Интересно, что сами гиляки обычно представляли «кинза» не в образе животного, а в образе человека с двумя или тремя человеческими головами. Причем одна из голов приписывалась тому человеку, которого данный «кинза» съел.
24
В.Л. Серошевский приводит записанную им в 1885 году в Якутии фразу в адрес сына, допустившего естественную смерть своего отца: «Черный пес, позволивший чёрту съесть своего отца».