– О чём ты думаешь? – прошептала Лолита, коснувшись его лица кончиками пальцев.
– Так, ни о чём. Но вообщето я думаю о том, а не повторить ли нам наши пляски, а?
В ответ метиска тихо рассмеялась. Она быстро ощупала его воспрянувшее мужское достоинство, убедилось в его боеспособности, одним гибким движением оседлала милитара и начала резкими движениями бёдер насаживаться на его корень, откидывая назад голову.
– Ааа… Ооо… Ааахх…
…Огни аэропорта уходили вниз, исчезая в непроглядной тьме. Самолёт быстро набирал высоту.
Как только крылатая машина перешла в горизонтальный полёт, Хендрикс одним глотком опорожнил стаканчик виски и, подозвав стюардессу, потребовал повторить. Ему хотелось напиться, несмотря на то, что время для этого было не самое подходящее – впереди его ждала работа, будь она проклята. Но это ещё как посмотреть: в отличие от стратопланов, обычные рейсовые авиалайнеры тянулись через океан семьвосемь часов – времени вполне достаточно для того, чтобы и напиться, и проспаться.
За бортом царила темнота, душившая самолёт в своих объятьях. После четвёртого стаканчика в голове зашумело. Хендрикс откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. И тут же перед его внутренним взором возникло лицо Лолиты и её глаза, полные слёз – настоящих.
…За все дни, что они провели вместе, девушка впервые о чёмто его попросила – она захотела его проводить. Это удивило милитара – такая просьба както не укладывалась в принятые в United Mankind рамки свободных отношений между мужчиной и женщиной, тем более между девушкой из "низших" и статусным мужчиной из "средних".
"Зачем тебе это нужно? – напрямик спросил он. – Я перевёл на твой счёт семь тысяч энергоединиц, разве тебе этого мало? Для полуфабки это же целое состояние!". "Ты можешь забрать эти деньги назад, – тихо сказала она, опустив голову (так, что он не видел выражения её лица), – только позволь мне тебя проводить. А больше я тебя ни о чём не попрошу…".
Всю дорогу Лолита молчала, только время от времени смотрела на Хендрикса, – так, словно хотела навсегда запомнить черты его лица. "Зачем ей это нужно? – недоумевал глоб. – Она получила от меня неделю удовольствия, она получила от меня кучу денег, хотя я мог бы их ей не давать, – чего ей ещё надо? Она ведь прекрасно знает, что я могу не вернуться, а если и вернусь, то, скорее всего, даже не подумаю её искать – мало в городе и во всей стране любвеобильных женщин, готовых согреть постель воину, вернувшемуся с войны с богатой добычей? Или она разыгрывает влюблённость и думает, что я в это поверю? Наивная…".
Метиска шла с ним рядом до самого контрольного пункта, не пытаясь прижаться или хотя бы взять его за руку. И только тогда, когда Хендрикс уже хотел сказать ей "Прощай!", она быстро поцеловала его – словно птичка клюнула, – резко повернулась и, не оглядываясь, пошла к выходу из аэровокзала, провожаемая откровенными взглядами пассажировмужчин, стоявших в очереди на посадку…
Пятый стаканчик виски наконецто вправил Хендриксу мозги. Он больше не видел заплаканного лица Лолиты – вместо него перед ним в багровочёрной тьме кружились серые корабли, режущие серые волны и плюющиеся ракетами, и бородатые люди, размахивающие боевыми топорами. А потом всё поглотил громадный клубящийся гриб, взметнувшийся до самых небес…
– Дерьмо… – прошептал он сквозь зубы. – Все бабы – дерьмо, и все люди дерьмо, и весь этот мир – сплошное дерьмо. И я – я тоже дерьмо…
…Лолита стояла у окна своей маленькой съёмной квартирки на окраине и смотрела на город, задёрнутый мелкой сеткой серого дождя. Она не плакала – глаза её были сухими. Зачем плакать, если там, снаружи, вода и без того льётся потоками, скользя по оконному стеклу тонкими извилистыми змейками? Стоит ли добавлять к этому вселенскому потопу лишние капли?
"Моя "красная гостья" опаздывает, – думала полуфабка. – Она должна была придти ко мне ещё два дня назад, а её всё нет. Обычная задержка? Бывает… А если я беременна, я буду рожать, и пусть весь мир провалится в тартарары! И какая мне разница, вернётся ли он ко мне, и вернётся ли он вообще…".
ГЛАВА ПЯТАЯ. ЧЕРНОКНИЖНИКИ
202… год
Поезд вздрогнул, дёрнулся всеми своими железными суставами и тронулся, медленно и неохотно, скрипя и покряхтывая, словно старик, которому давно пора отдыхать у огня, а не тащится кудато на ночь глядя.
"Укатали сивку крутые горки, – подумал Денис Игоревич, скользнув взглядом по обшарпанной двери купе, сиротливой тусклой лампочке без плафона и грязному оконному стеклу, рассечённому тонкой трещиной. – Раньше были времена, а теперь – мгновения…".
Да, купейный вагон экспресса "ПетроградМурманск" знавал лучшие времена. Один день и две ночи (столько занимала дорога между этими двумя городами) – это немало. Те, кто спешил, летали самолётами, а пассажиры поезда (особенно водоплавающие, военные и гражданские, направлявшиеся из высоких холодных широт на отдых в широты более низкие и более тёплые) начинали отдыхать прямо здесь, в вагонересторане и в уютных купе, подсвеченных мягким светом стенных и потолочных ламп. "Разминка" шла по полной программе, со всеми её приятными атрибутами, и по прибытии в Петербург проводницы набивали мешки "пушниной", то бишь порожней стеклотарой, и ворчали, сгребая помятое постельное бельё, раскрашенное следами скоротечных "паровозных" романов.
Минувшее растаяло лёгкой дымкой в бурном потоке времени, вздыбленного волнами перестройки, приватизации, реставрации и девятым валом Обвала, снёсшего до основания все гламурные строения нулевых годов со всем их содержимым и оставившего на обломках грязную пену обесценившихся денежных купюр. И сегодня уходящий в декабрьскую ночь потрёпанный купейный вагон, чудом уцелевший в перипетиях постобвала, практически пустовал: единственными его "штатными" пассажирами были двое петроградских учёных, едущих в Мурманск. В остальных купе разместились опломбированные ящики с ценным грузом и вооружённая охрана: питерский князь Владислав, как и другие князья, ценил своих "чернокнижников" и оберегал их от ненужных случайностей, коими богато было смутное время на стыке двадцатых и тридцатых годов века двадцать первого.
Поэтому питерцы отправились в Мурманск не самолётом, а поездом, состоявшим из тепловоза с лимитированным запасом дизельного топлива и пары спальных вагонов, один из которых заняли "чернокнижники" с бдительной охраной, выделенной князем Владиславом. Противовоздушная оборона питерского княжества оставляла желать лучшего, мягко говоря, а граница – вот она, рядом, рукой подать. А за этой границей – тевтонский курфюрст Генрих Железнобокий, вломившийся в Польшу, заточивший бронированные зубы на Прибалтику и грезящий о былом величии средневековых крестоносномеченосных орденов с их девизом "Drang nach Osten".[26] Как говорится, бережёного Господь оберегает, небережёного ракета сшибает (например, ракета класса "воздухвоздух"). Питерский князь не обольщался насчёт невозможности утечки ценной информации за рубежи и поголовной преданности всех своих приближённых – двурушники среди них, несмотря на периодические проводимые лечебные мероприятия вроде усекновения голов и прочих оздоровительнохирургических процедур, имелись и не переводились. И число их с введением в зоне United Mankind амеро, открыто претендовавшим на титул наследника в бозе почившего доллара и на статус новой мировой валюты, возросло: при "новом феодализме" люди остались такими же, какими они были во времена постиндустриала и Consumption Society. [27]– Ну, поехали, – произнёс Олег Катунин, когда редкие огни за окном исчезли во тьме, облапившей поезд. – Неплохо бы перекусить – как ты на это смотришь, Денис Игоревич?
26
Drang nach Osten – натиск на восток (нем.). Выражение, характеризующее захватническую политику германских феодалов, а затем империалистической Германии в отношении стран Центральной, Восточной и ЮгоВосточной Европы.