Бригелла
(касаясь руками лба, как раньше)
(Приходит в себя.)
Но ах, убывает небесное вдохновение; я становлюсь дураком, как все прочие люди. Мной овладевает знакомая томность в легких, я чувствую приближение обычного обморока. Я вижу поблизости колбасную. Излечим похлебкой за два сольдо изнеможение, в которое повергает божественное пламя, поэтический пыл. (Уходит.)
Панталоне
Разрази меня гром, что за чудесные стихи! Я в них не понял ни черта; ну, может ли быть что-нибудь божественнее? Яблоки распевающие, воды пляшущие, текучие, твердые и парообразные… Как хотите, а что-нибудь великое да случится у нас при дворе. Я видал столько невозможных вещей, что сомневаюсь во всем и сделался философом-пирронианцем до мозга костей[4]. Какой бы еще мог наступить кавардак после целой вереницы превращений? Сжигаются арапка Смеральдина и Бригелла, слуга валета Треф. Арапка Смеральдина после сожжения воскресает белой[5], как старая трубка, брошенная в огонь; на ней женится Труффальдино, придворный повар, и они открывают колбасную. Бригелла, сгорев[6], как бы сказать… как сонет к диссертации, воскресает из пепла прорицателем и знаменитым поэтом. Ох, меня ничто не удивит; все может быть, все может быть. (Уходит.)
Труффальдино в виде колбасника и Смеральдина.
Труффальдино кричит, что больше не в силах ее терпеть, что, покуда она была сгоревшей, она была хоть полезной дрянью, а что если ей нужно было воскреснуть дурой, то уж лучше бы она оставалась углем. Проклинает час, когда женился на ней, говорит, что она его окончательная погибель, и т. д.
Смеральдина, – конечно, лучше бы ей оставаться пеплом, чем выходить замуж; за такого плута, как он, который только и думает о еде и проматывает на свои пороки все капиталы их лавки.
Труффальдино говорит, что капиталы – его, добыты его потом, когда он был придворным поваром, и честными хищениями, обычными в его ремесле; лучше было бы бросить их в реку, чем открывать колбасную торговлю, потому что она раздает тайком всем своим городским кумушкам требуху, колбасу и т. д. и верит в долг носильщикам, извозчикам и даже (он не может об этом спокойно думать) в такой век, как нынешний, – поэтам.
Смеральдина, – если она и была немного податливой, то видит небо, что это от чистого сердца, но она всегда заботилась о пользе для торговли, а он не только сам себя объедал всякий час, кладя себе далее под подушку жареную печенку, чтобы есть ночью, но раздавал на сторону женщинам дурного поведения, в ущерб не только лавке, но и себе, потому что после должен был давать еще и докторам, и хирургам, и аптекарям ветчину, сосиски, и т. д.
Труффальдино в бешенстве; она хочет казаться правой и оставить за собой последнее слово. Между тем в лавке осталось всего-навсего четыре сухих осьминога да два гросса жареных угрей[7]; он разорен ее роскошью и безумной расточительностью; небо не дало им детей, кроме одного ребенка, который умер, но она захотела насильно взять тех двух младенцев, найденных в реке завернутыми в клеенку, вскормить их обоих и совершенно разориться; с той поры он потерял к ней любовь и по этой причине уклонялся от супружеских ласк, чтобы облегчить свою преисполненную отвращением душу; ее желание держать при себе мальчишку и девчонку, пока им не минет восемнадцать лет, величайшая глупость, главная причина его разорения и т. д.
4
Пирронианец – последователь древнегреческого философа Пиррона из Элиды (IV век до н. э.), основателя скептической школы, стремившейся доказать сомнительность, недостоверность всякого познания.
5
Намек на финал «Любви к трем Апельсинам», где король Треф приговаривал Смеральдину к сожжению за ее проступки.
6
Здесь Гоцци допускает неточность: Бригелла в «Любви к трем Апельсинам» был приговорен не к сожжению, а к «жестокому изгнанию».
7
Гросс – двенадцать дюжин. Сейчас эта мера применяется главным образом при счете мелких галантерейных и писчебумажных товаров.