Абдулла вытянулся на холодном бекасамовом одеяле — курпаче. И сразу же ощутил запах мяты от мягкой пуховой подушки. Он раскинул в стороны руки и закрыл глаза. Во дворе все еще ворковал голубь, по временам слышался треск горящей гузапаи. «Как хорошо, что я сюда приехал», — успел подумать Абдулла и задремал со счастливой улыбкой на лице. Все у него было впереди. Он кончил школу, сдал экзамены, жизнь широко открывалась перед ним…
Его разбудил какой-то шум во дворе. Абдулла сладко потянулся, поднялся с курпачи и подошел к окну. Возле очага его дядя Абид-ака обнимал бабушку и говорил густым басом:
— Сын, мама! Сын! Живой! Живой!..
Абдулла метнулся во двор:
— Здравствуйте, дядя!
Абид-ака отпустил мать, обернулся на голос.
— Да это Абдулла! Вот молодец, приехал! Слушай, племянник, у тебя двоюродный братец появился!
— Поздравляю! — сказал Абдулла и пожал дяде руку.
— Эй, Абид, да видел ли ты своего ребенка? — спросила Ходжар-буви. Она в это время закладывала в котел морковь.
— Видел. Темненький комочек. Похож на щеночка, — ответил, улыбаясь, Абид-ака.
— Ты не огорчайся! Уж коли темненький, значит, нашего рода. Ведь недаром говорят: девочка родится похожей на мать, а сын — на отца.
— Мне все равно, на кого похож, только бы рос здоровый, матушка!
— Да сбудутся твои слова, Абид. Поставь-ка самовар, у меня вот-вот плов будет готов.
Абид-ака возился с самоваром, что-то напевая вполголоса. Внезапно он выпрямился:
— Послушай, матушка! А как мы его назовем?
— Откуда мне знать, вы уж сами придумайте, — сказала Ходжар-буви, не глядя на сына. В этом доме все подчинялось ей: то, что она говорила, было законом.
Всем своим будущим внукам, сыновьям Абида, она заранее выбирала имена, и домашние беспрекословно соглашались с ней. Однако малюткам это не помогало. На этот раз Ходжар-буви решила про себя: если родится сын, назвать его Тохтасин, а если дочь — Умриниса. Но у нее язык не повернулся сказать об этом своем решении Абиду.
— Откуда мне знать? Вам виднее, — повторила она.
— Тогда… — Абид подмигнул племяннику, — назовем его Абдуллой.
Ходжар-буви подошла к ним со стороны очага.
— Пусть будет, как ты сказал, — произнесла она со слезами в голосе. — Аминь! Пусть век моего внука будет долгим. Не роняйте чести дома. Будьте чуткими, заботливыми, цените и уважайте друг друга!..
Ходжар-буви провела маслеными руками по лицу, кончиками пальцев вытерла влажные глаза. Абдулла был растроган…
Вскоре весь двор заполнили соседи и знакомые. Люди поздравляли с новорожденным, шутили, давали всякие советы, наставления:
— Завод-ая! Теперь тебе придется раскрыть свой железный сундук, раскошелиться. Одним только бешик-тоем[3] не отделаешься.
— Да что говорить! У Завод-ая в сундуке столько добра, что хватит на десять бешик-тоев!
— Вот и нам по этому случаю достанется по платью в подарок, не так ли, Атынай?
— Вам бы только болтать! — отвечала Ходжар-буви. — Кому какое дело до моего сундука?
— Это намек, чтобы вы его с собой не забрали, — сказала одна молодая женщина.
— Чтоб у тебя язык отсох, Бувиниса! — Ходжар-буви как будто даже всерьез рассердилась. — А я-то для тебя приготовила свой парчовый халат. Теперь жди! Ведь я еще собираюсь женить своего внука!
— Да сбудутся ваши слова, Завод-ая! Пусть ваш внук растет здоровым и крепким.
Женщины еще потараторили, посмеялись, а потом разошлись. Ходжар-буви, занятая разговором, и не заметила, как подгорел плов в казане.
— Да уж ладно, завтра вы сварите другой плов, — сказал Абид-ака. — А мы с племянником перепелок настреляем. Что скажешь на это, Абдулла?
— Вот было бы здорово! — обрадовался парень. — Я ведь еще ни разу не был на перепелиной охоте.
— Ну и хорошо, значит, в новинку будет. Только встать придется пораньше. Да, вот еще какое дело. Ведь у нас одно ружье на двоих. Ничего?
— Ничего…
Абдулла поднялся на веранду бабушкиного дома. И мысли его, как свежий воздух Мингбулака, были чисты.
4
Абид-ака разбудил племянника перед рассветом:
— Ну что, пойдешь?
— А то как же! — бодро ответил Абдулла. Сказать-то он это сказал, но вставать не хотелось. Когда он спустился во двор, Абид-ака был уже одет в старый, латаный-перелатанный халат, на ногах у него были резиновые сапоги.
— Вон там одежка для тебя, — дядя показал на веранду. — Да и ботинки твои ни к чему, сейчас на клеверном поле роса, промокнешь в два счета.