Несомненно, никакой психоанализ такой инстанции не примет. Психоаналитики все переводят на язык социальных интерпретаций. Им не составит труда доказать, что любое действие, направленное против вещей, служит лицемерным замещением действия, нацеленного против Сверх-Я. Но учитывать лишь инстинктивные и социальные аспекты образов означает забывать об одной их составной части. От этого-то забвения и происходит эвгемеризм[41] психоанализа, из-за которого все комплексы обозначаются именами легендарных героев. А вот теория материального и динамического воображения должна, наоборот, схватывать человека в мире материи и сил. Борьба против вещественного (réel) является самой непосредственной и неприкрытой борьбой. Сопротивляющийся мир помещает субъекта в царство динамического существования, в существование, определяемое активным становлением, откуда и возникает экзистенциализм силы.
Разумеется, провокация тысячеголоса. Свойствами провокации являются смешение жанров, приумножение слов, производство литературы – и она зависит от нетронутой твердой материи, провоцирующей на атаку не только наши вооруженные руки, но и горящие глаза, и оскорбления. Боевому пылу, neikos[42] присуща поливалентность. Однако мы не должны забывать его первосмысл, сам корень силы, пробуждаемой сразу и в нас, и вне нас.
Динамическое воображение, по всей вероятности, считает, что существует некая Сверх-Вещь, «потустороннее вещи» в том же духе, в каком Сверх-Я господствует над «Я». Этот кусочек дерева, оставляющий мою руку равнодушной, всего лишь вещь – его даже можно назвать чуть ли не концептом вещи. Но если мой нож ради забавы производит на нем надрез, то же самое дерево становится больше самого себя, оно делается Сверх-Вещью, вбирая в себя все провоцирующие силы сопротивляющегося мира; оно естественно принимает на себя все метафоры агрессии. Бергсонианец усмотрел бы здесь лишь формальную раскадровку действительности,– а ведь объект или Сверх-Объект подстрекает меня, формируя меня как группу агрессивных воль, с подлинным гипнотизмом силы.
И вот если мы пронаблюдаем за материальным воображением в аспекте столь многочисленных различий между мягкой и твердой материей, мы уразумеем, что типы материи обусловливают в грезящем анатомию сложных инстанций воли к власти. До тех пор, пока психологи детально не изучат различные формы воли к власти над материей, они будут плохо подготовлены к различению всевозможных оттенков воли к социальной власти. Лишь при таком условии можно исследовать взаимоотношения между реальностью и метафорой, а также анализировать действие сил убеждения в языке.
К примеру, термины, используемые Жоржем Блэном, заставляют предположить, что речь идет о «надрезе» плоти, способном удовлетворить «покаянный садизм». Впрочем, когда мы вчитаемся, мы увидим, что столяр может согласиться со следующим взглядом хирурга:
Лезвие разрезает кожу, словно должным образом направляемая молния, или же, проявляя бо́льшую настойчивость, движется вперед согласно двухтактовой диалектике пилы. Оно оставляет за собой столь непреложный, столь безукоризненно научный след, что дух находит в этом большое удовольствие, тогда как плоть страдает…
Эта научность, эта медлительность, это спокойное сравнение радостей, доставляемых ножом и пилой,– все эти грезы, естественно, возникли при надрезе материи, при обработке нежной древесины. Но кажется, будто образы получают здесь два разных объектных дополнения: нежную древесину и мягкую плоть. А материальные метафоры «плавают» от одного дополнения к другому. Именно благодаря этой двойственности садизм находит для себя мирные, хотя и завуалированные, субстанции – свои «невинные свидетельства». Речь может идти о регистре инертной материи и содержать признание страшного преступления в регистре плоти. Блэн непрерывно переходит из одного регистра в другой, пользуясь восхитительной салической двусмысленностью провокации:
Во многих случаях акт первого надреза содержит в себе нечто вероломное, в котором, однако, нет ничего раздражающего. Хороший надрез – так называемая «врубка вполдерева» при косо направленном ударе – в слабом месте пересекает разрываемую линию по диагонали. Топору дровосека хорошо знакомо это коварство «искоса». Ведь ветку, на которой он запечатлевает свой удар, он никогда не атакует в фас и под прямым углом.
41
Эвгемеризм (по имени древнегреческого ученого Эвгемера)– стремление свести мифологию к реальной истории, а богов – к историческим лицам. Здесь: социализация психоанализа.