Впрочем, приведем превосходное литературное свидетельство, в котором большой писатель раскрывает нам ониризм труда, наступательные свойства инструмента. В книге Шарля-Луи Филиппа[62] «Клод Бланшар» мы найдем страницы тем более интересные, что они переделывались несколько раз, прежде чем обрести окончательную редакцию.
Поначалу кажется, что в первом литературном наброске нет ничего, кроме шаблонов. Мы читаем в нем о радостях качественного труда; нам показывают мастера по изготовлению сабо, ласкающего линии хорошо закругленных башмаков с достаточно изогнутым профилем и довольно-таки ироничным носком.
В другой редакции мы читаем дифирамб разумной технике хорошо организованного труда. Инструменты лежат в рациональном порядке; они отображают все этапы разумной сноровки труженика. Однако и тут писатель ощущает себя самим собой, т. е. всего лишь праздным посетителем, созерцающим инертный магазин сабо, выставленных на продажу, или же мастерскую в состоянии покоя, «в порядке».
Следовало все начать сначала, и писатель наконец по-настоящему принялся за работу вместе с башмачником. Внезапно нам попадается страница необыкновенной оригинальности, выдающийся образец динамического воображения:
Недостаточно просто изготовить сабо. Дерево тверже камней; похоже, оно не сдается рабочему, оно ожесточенно ему сопротивляется, делая его жизнь трудной. Батист набрасывался на него, словно на врага. Когда ему приходилось вбивать в заготовку железные клинья, он поднимал свою киянку с ужасным напряжением, а когда ею ударял, то казалось, будто в то же время он обрушивался на дерево, сплетаясь с ним, как в борьбе. Одному из борцов необходимо было уступить, клинья должны были войти в разорванное волокно по самые кончики – в противном случае, побежденный сопротивлением, вместо древесины разорвался бы человек. Но человек не разрывался; он оставался жить, чтобы продолжать борьбу. Покончив с киянкой и клиньями, он стал орудовать топором. Бой оказался жарким, и инструменты навевали мысли об оружии. Батист был охвачен непрекращающимся порывом и своего рода воинственной яростью, так что можно было сказать, что он, держа инструмент в одной руке, атаковал деревянную заготовку, которую поддерживал другой рукой и, нанося лобовые удары, на этот раз наконец-то осуществил свою месть[63].
Итак, враждебность твердой материи теперь служит знаком какой-то стародавней злобы. В сегодняшних сабо отразятся все горести жизни. Но каждый рассвет знаменует собой прилив сил. В первом же ударе долотом присутствует режущая воля. В нем содержится вызов. И высвобождается гнев. И Шарль-Луи Филипп пишет формулу, заслуживающую того, чтобы стать девизом философии ремесел: «Чтобы изготовить сабо, нужно разгневаться».
И гнев этот означает не только силу рук. Он присутствует во всем человеке, в человеке, собравшем воедино свое динамическое единство:
Порою он, раскрыв рот, неистово тянулся лицом к своему куску дерева; глядя на его открытую пасть, казалось, будто он наконец-то догадался, что челюсти его подобны звериным, – будто он слишком долго ждал и теперь готов кусаться. С тревогой можно было дожидаться момента, когда, обезумев от бессилия, он плюнет на все и, обратив свою ярость против всего человечества, выскочит на улицу и начнет кусать прохожих за горло, словно это они стали причиной его несчастья.
Как лучше описать сочетание могучих рук со сжатой челюстью? И потом: каждый тип ручного труда сочетается с особой судорогой лица. Да и лицо у резчика металла совсем не то, что у кузнеца!
До чего же далеки работники живой мастерской от стонов, которые Шатобриан слышит в материи, обрабатываемой другими. «Что бы человек ни делал, он не может ничего и все ему сопротивляется; он не в силах подчинять себе материю без того, чтобы она не сетовала и не стенала: кажется, он скрепляет все творения рук своих вздохами и биением суматошного сердца»[64]. Вздохи неумелого рабочего, утомленного еще накануне чуть неприятной работы… Существуют такие зрители, которые не выносят скрежета напильника по железу. Они искренне считают, что это одна из мук, с которой сталкивается слесарь. Аббат Венсело пишет о крике большой синицы, которую на юге называют saraié (слесарь), что основано на ономатопее: «В ее крике было нечто печальное и зловещее»[65]. Когда же точильщик в романе Натаниэля Готорна[66] «Дом о семи фронтонах» точит ножницы и бритвы, он издает «ужасный и еле слышный шум, поистине выпуская акустическую змею и совершая одно из худших насилий, каким подвергается человеческое ухо» (Hawthorne N. La Maison aux sept Pignons. Trad., p. 181).
62
Филипп, Шарль-Луи (1874–1909)– франц. писатель; сын ремесленника, описывавший повседневную жизнь ремесленников.
63
Виктор Гюго в «Тружениках моря» (Т. II, р. 63, Éd. Nelson) также отметил агрессивный характер инструментов. «Ему казалось, будто его инструменты превратились в оружие. Он испытывал необычайное чувство скрытой атаки, которую он подавлял или предотвращал». Жильят «ощущал себя все менее рабочим и все более гладиатором, сражающимся со зверем». «Он работал, словно укротитель. Он это почти понимал. Дух его ощущал удивительную широту».
64
«Гений христианства» частично переведен О. Э. Гринбергом (см. Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982).
66
Готорн, Натаниэль (1804–1864)– амер. писатель. Его творчество отмечено архаикой Новой Англии, пуританством, приверженностью к трансцендентализму. В романе «Дом о семи фронтонах» (1851) описан «гений места», архетипический и археологический смысл места, в котором проникают друг в друга прошлое и настоящее.