Я сказала Боадицее:
– Моя заветная мечта – выйти замуж за Петрарку и добиться того, чтобы он всю жизнь посвящал свои сонеты только мне.
На что она серьезно ответила:
– В литературе такие случаи неизвестны.
Милая Боадицея!
Х
– Вот так история! – сказал полковник, дочитав полученное письмо. – Сибилла выходит замуж; Шарль приглашает нас на свадьбу и просит Клер быть подружкой невесты.
– Сибилла выходит замуж? – воскликнула мадам Форжо, забыв свою иголку в желто-синем камзоле знатного сеньора. – Но ведь ей всего девятнадцать лет!
– Ну и что? Чего вы хотите от меня? Она тем не менее выходит замуж. Да вот, читайте сами! Выходит за некоего господина Роже Мартена, инженера заводов Ларрака. Я о нем слышал, об этом Ларраке, – он производит автомобили; Шарль как раз приезжал к нам на авто с завода Ларрака. Помните, у него еще стояла фамилия производителя на капоте машины… Ну-с и что же мы им ответим?
– Как это «что ответим»? Рауль, о чем вы только думаете?! Мы просто не можем отказаться, – заявила мадам Форжо с обычной властной уверенностью. – Если мы хотим выдать замуж Клер, ее нужно показать в свете. В Париже наверняка есть мои или ваши родственники, у которых мы сможем остановиться.
Клер молча слушала их. За прошедшие два года ее внешность волшебно преобразилась. Череда быстрых и почти незаметных превращений сделала из хрупкой, болезненной девочки юную красавицу. Ее пепельно-белокурые, местами отливающие золотом волосы и глаза цвета морской волны удивляли; в этом светлом взгляде иногда проскальзывала жесткость, зато изящная линия рта и точеный профиль выдавали возвышенную, эмоциональную натуру.
– Ну, смотришь и прямо не верится! – говорила ей старая Леонтина. – Вот теперь ты вылитая бабушка твоего папы, ей-богу!
И верно, Клер как две капли воды походила на первую графиню Форжо, даму с нежным, насмешливым личиком, чей портрет кисти Энгра некогда висел над лестницей.
После долгих переговоров госпожа Форжо добилась от тетушки д’Окенвиль, отдыхавшей на юге, разрешения занять на месяц ее парижскую квартиру и даже пользоваться ее слугами. Эти более чем выгодные условия позволили взять в Париж мисс Бринкер, под присмотром которой Клер начала знакомиться с Парижем. Красота этого города то и дело вызывала у нее восторженные возгласы.
– Какая вы странная, моя дорогая, – говорила ей мисс Бринкер. – У вас в Сарразаке такие живописные места, и вы едва смотрите на них, а здесь впадаете в ступор перед каждым фасадом!
– Да, но здесь, – отвечала Клер, с наслаждением вдыхая легкий воздух Парижа, – здесь все такое живое, человечное, теплое… Мне чудится, будто я вновь обрела некогда потерянный рай. Одни только названия чего стоят: Лувр, Пантеон, собор Парижской Богоматери!
Мисс Бринкер и ее подопечная проводили первую половину дня в музеях. Клер любила подолгу рассматривать каждое полотно, изучать в путеводителе его историю, его композицию. Иногда мисс Бринкер, шокированная каким-нибудь чересчур фривольным сюжетом, пыталась увести ее от картины. Когда однажды Клер остановилась перед «Римлянами времен упадка»,[26] где персонажи в венках, развалившись на золоченых ложах перед столами с причудливыми яствами, обнимали полуобнаженных женщин, голос мисс Бринкер прозвучал особенно настойчиво:
– Come along! Come along![27]
То же самое повторилось и в зале с мраморными юношами, слишком уж откровенно выставлявшими напоказ напряженные мужские органы. Но мисс Бринкер волновалась понапрасну. Единственным полотном, которое Клер изучала со сладостным ужасом, было «Жертвоприношение Каллирои», на котором прекрасная юная девушка с обнаженной грудью, увенчанная розами, в покрывалах, лежит без чувств, в ожидании смерти, у ног верховного жреца Кореза, убивающего себя ради ее спасения.
– Come along! – позвала ее мисс Бринкер. – Что особенного вы нашли в этой картине?
Но Клер, застывшая в напряженном созерцании, еще долго стояла перед этим посредственным Фрагонаром. Разумеется, ей захотелось пойти в Комеди Франсез; там она увидела «Ифигению» и «Полиевкта». Любая классическая трагедия тешила ей душу; больше всего ей нравились в них грандиозные катастрофы, благородные порывы, торжественные обряды. Да и у нее самой время от времени проскальзывали в голосе театральные интонации.
– О, да ты стала прямо-таки заморской принцессой! – воскликнула ее кузина Сибилла. – Нет, вы только взгляните на нее, Роже! Вы не находите, что она просто красавица, эта подружка невесты? Вот только, может быть, чуточку бледновата и чуточку слишком блондиниста… Тебе нужно слегка подрумяниться, Мелизанда!..[28] Ну-ка, идем со мной, я тебя подкрашу!
26
28