– А спросить страшно! – поддакнул Осита. – Я заметил, что его все боятся! Мне прямо кажется, что если лишнего спрошу, то в меня тут же сунут иголку, и я умру! Вот сразу же умру, провидец Доо! Может, он уже совсем-совсем сумасшедший?
Проговорив до середины ночи, провидцы наконец разошлись, а наутро уже Ясурама стоял под дверью Доо, откуда раздавался исполинский храп.
Осита несколько раз пытался разбудить господина, перед сном успокоившего нервы сливовой настойкой, но ему это не удалось, и он поспешил за Ясурамой, поскольку новости были такие, что ни в сказке сказать.
– Друг мой, скорее просыпайтесь! – выпалил долговязый провидец, тормоша Доо.
– Ясурама! Что же вы пляшете перед моей кроватью, как в очереди в уборную? – возмутился тот, потирая заспанные глаза. – Что такое стряслось?
– Уже обед! – сообщил Осита, подпрыгивая. – Уже самый настоящий обед! А Каёси-танада только проснулся! Вы представляете? Он спал до сих пор! Он ни разу за ночь не просыпался, не покрывался потом и не кричал! Ни разу! И он не пил вчера сонные таблетки! Точно не пил!
– Что же творится! – всполошился Доо, щупая ступней ковер в поисках обуви.
Осита тут же подскочил к нему и взялся напяливать на пухлые ноги мягкие кожаные башмаки.
– Кажется, ветер пахнет! – сказал Ясурама, дрожа всем телом.
– Что? – не понял Доо.
– Ветер! Ветер пахнет! Ну, вспомните, осенью вы говорили об этом! Перед тем как Кайоши-танаду велели выпороть!
– А-а, вы имели в виду, ветер несет перемены? Это точно. И большие перемены, провидец Ясурама! Осита! А ты неси нам завтрак. И желательно с той же скоростью, что и ветер. Я от этих переживаний испытываю ужасный голод. Мы вот-вот оголодаем настолько, что сможем переговариваться исключительно бурлениями в животах!
– Но вам нельзя завтракать! – выдохнул Осита, подавая господину платье. – Каёси-танада просил вас позвать! И просил вас не завтракать! А идти прямо к нему! Он сказал! Он сказал, что день пришел!
Услышав это, Доо собрался быстрее, чем лепесток падает под тяжестью дождевой капли. Ясурама заметался по каюте в поисках желтого наряда, но времени на это не осталось. Как только Доо завязал пояс, они выбежали в коридор, где было так же сумрачно, и быстрым шагом направились вслед за Оситой.
Время близилось к обеду, но чернодень превращал затменные сутки в одну большую ночь. За закрытыми иллюминаторами не было видно порта, мачт со сложенными парусами, стапельных площадок и торговых навесов. Казалось, что существует лишь корабль, плавающий где-то в пустоте, словно шарик внутри огромного кита Мазухи.
На пароходе царило безмолвие, будто все еще спали. Обычно было слышно, как шумят на палубе, но сегодня моряки прятались в каюте на полубаке[3]. Там набиралось без малого шестьдесят человек: повара, кочегары, грузчики, матросы и остальная команда, которую венчал мрачный капитан, по прозвищу Лысый Лев. Он всегда носил голубую панамку, якобы приносящую удачу.
По словам провидца Доо, быстро разузнавшего все особенности «Мурасаки», это судмирское судно раньше использовали не для перевозки грузов, а для развлечения пассажиров. На нем совершили не одно кругосветное плавание, прежде чем его выкупил Кайоши-танада. По этой причине оно было оснащено паровой машиной, которая занимала довольно большую часть нижних палуб, хотя использовалась далеко не всегда. За счет нее приводились в движение гребные колеса, пульсировавшие, словно две половины корабельного сердца. Они позволяли судну развивать скорость до пятнадцати – двадцати узлов в час при хорошем ветре, что для обычного парусника было невозможно.
В общем виде «Мурасаки» делился на три зоны: зона команды, зона слуг, которую сейчас занимали остроухи и веды (особенно обижал тот факт, что руссивки отказались от роскошных покоев, предпочтя соседство с неразговорчивыми мужланами), и зона путешествующих господ, где жили провидцы и Кайоши-танада. Каюты уважаемых гостей не пересекались с каютами черни благодаря хитро устроенным коридорам. Вот почему на корабле не так-то просто было встретить людей, и вот почему провидцы чувствовали себя так, будто брели внутри пустой скорлупы огромного, обитого деревом яйца.
Они прошли мимо обеденного зала с резными ставнями на окнах, мимо статуй прекрасных девушек, держащих фонари, и мимо лестницы, спускавшейся на другую палубу, где теперь жили порченые дети.