Я. — Не трогай Францию — даже ради ее защиты. Ты смущаешь честных людей.
Кристоф. — О да, честных людей, тех честных людей, которые огорчаются, услышав, что во Франции не все благополучно, что есть в ней много и невеселого и уродливого. Их самих используют во зло, но они не хотят в этом признаться. Им так тяжело обнаружить плохое в других, что они предпочитают быть жертвой. Им необходимо хотя бы раз в день слышать, что все к лучшему в этой лучшей из стран, что:
После чего честные люди успокаиваются и снова погружаются в сон, — а дела за них делают другие… Славные, милые люди! Я огорчил их. Я огорчу их еще больше. Да простят они меня… Но если им неугодно принимать помощь в борьбе против своих угнетателей, то пусть не забывают: терпят гнет не только они и не все обладают их безропотным нравом и способностью обольщаться иллюзиями, — других эта безропотность и это обольщение иллюзиями отдают во власть угнетателей. Вот где подлинные страдания. Вспомни! Как мы страдали! А сколько еще страдало вместе с нами, когда на наших глазах атмосфера с каждым днем становилась все более удушливой, искусство разлагалось, цинизм и безнравственность разъедали политическую жизнь, дряблая мысль отступала, проваливаясь в бездну, не скрывая самодовольного смеха… И мы с тоской наблюдали это, тесно прижавшись друг к другу… Да, тяжелые годы прожили мы вместе! Учителя наши и не подозревают о тех муках, которых мы натерпелись в молодости, под их эгидой… Мы устояли… Мы спаслись… Неужели мы не спасем других? Будем равнодушно смотреть, как другие, в свой черед, терпят те же страдания, и не протянем им руки? Нет, мы связаны общей участью. Нас тысячи во Франции, которые думают так же, — я только высказал вслух их мысли. Я знаю, что я говорю от их имени. И скоро я заговорю о них самих, я жажду показать истинную Францию, Францию угнетенную, Францию во всей ее толще: евреев, христиан, людей свободомыслящих, людей разных верований, разной крови. Но чтобы добраться до настоящей Франции, нужно сначала пробиться сквозь толпу тех, кто охраняет двери дома. Пусть прекрасная пленница стряхнет с себя апатию и разрушит наконец стены темницы. Она сама не знает своих сил и убожества своих противников.
Я. — Ты прав, ты — моя душа, но что бы ты ни предпринял, остерегайся ненавидеть.
Кристоф. — Я чужд ненависти. Даже когда я думаю о самых злых людях, я твердо помню, что они люди, что они страдают так же, как и мы, и что когда-нибудь они умрут. Но я должен бороться с ними.
Я. — Бороться — значит делать зло, даже когда борешься во имя блага. Страдание, которое ты почти неизбежно причинишь хотя бы одному живому существу, стоит ли блага, которое ты собираешься принести этим прекрасным кумирам: «искусству» или «человечеству»?
Кристоф. — Если таково твое мнение, откажись от искусства и откажись от меня.
Я. — Нет, не оставляй меня. Что станется со мной без тебя? И когда же наступит мир?
Кристоф. — Когда ты добьешься его. Скоро… Скоро… Смотри, над нами уже летит весенняя ласточка.
Я. —
Кристоф. — Хватит мечтать, дай мне руку, пойдем.
Я. — Да, надо следовать за тобой, тень моя.
Кристоф, — Кто же из нас тень?
Я. — Как ты вырос! Я не узнаю тебя.
Кристоф. — Это солнце садится.
Я, — Ребенком ты нравился мне больше.
Кристоф. — Пойдем. Осталось лишь несколько часов до наступления ночи.
Р. Р.
Март. 1908
Часть первая
Порядок, уживающийся с беспорядком. Нерадивые и развязные кондукторы. Протестующие против правил, но все же подчиняющиеся им пассажиры. Кристоф был во Франции.