Из этого испытания я, до тех пор не державшая в руках ничего серьезнее водяного пистолета, вышла в царапинах, ссадинах, с волдырями на пальцах и ноющими мышцами. Но это меня не остановило. Во время обучения я ощущала поддержку и ободрение множества потрясающих учителей и наставников (в основном мужчин). Большинство женщин, пришедших на подготовку одновременно со мной, в последующие годы отсеялись, а я осталась в качестве своеобразного символа, одна за всех. Я гордилась собой, поскольку проходила подготовку и сдавала зачеты наравне с мужчинами, даром что они были физически крупнее и сильнее.
В двадцать лет я получила звание лейтенанта. Меня назначили командиром взвода. В тренировочном лагере под мое начало поступали тридцать новобранцев, которых я обучала навыкам ориентирования. Однажды на таких сборах я представилась кадровому сержанту вдвое старше меня, прибывшему в мое подчинение, – протянула ему руку, здороваясь. Он ее в ответ не пожал – смерил меня взглядом, расхохотался и ушел. Как уже говорилось, я мало напоминала военного. Я эту выходку оставила без внимания, сосредоточилась на деле и свою работу выполнила на отлично. В конце сборов этот сержант сказал, что недооценил меня, и извинился за неуважение. Я бы даже поверила в искренность этих извинений, если бы затем он не попытался пригласить меня на свидание. Я отказалась.
На сборах спустя неделю, которую мы провели в буше, где рыли и закапывали ямы, прочесывали густые заросли и спали под полиэтиленовыми тентами, настало время отправляться в пятнадцатикилометровый марш-бросок. Мы двигались обратно к казармам, у каждого бойца – снаряжение и разгрузка общим весом в двадцать восемь кило. Путь долгий, тяжелый, но я уже проделывала его в боевой выкладке не один раз. Когда мы построились, сверху пришел приказ всем женщинам сдать рюкзаки в машину и марш-бросок совершать налегке. Только женщинам.
Я закипела от ярости и адреналина. Как была, в пыльных ботинках, в зелено-коричневой камуфляжной раскраске, в вонючей, насквозь пропотевшей и пропылившейся за эту неделю форме, будучи на пределе, но изо всех сил стараясь сохранять самообладание, я обратилась к командиру. Я сказала, что женщины вполне способны выдержать марш-бросок и нормативы у них должны быть такие же, как у мужчин.
Командир, симпатичный дружелюбный мужчина средних лет, мог бы возмутиться наглостью девицы, посмевший обсуждать приказ, но ему хватило терпения объяснить, что решение продиктовано интересами здоровья и безопасности в связи с жарой и прочее и прочее. Приказ женщинам снять рюкзаки не был личной прихотью командира – рекомендация исходила от врачей (не помню сейчас, мужчин или женщин). Но приказ отмене не подлежит: если я не подчинюсь, растолковал командир, мне светит трибунал.
На меня бросали ободряющие взгляды и вставали рядом в знак солидарности. Но это была армия. Неподчинение было чревато серьезными последствиями. «Ну какая тебе разница?» – шепнула одна из боевых подруг, снявших рюкзак. «Радоваться надо, что нам полегче будет», – подала голос другая. Если бы приказ по моей просьбе все-таки изменили, часть женщин наверняка разозлилась бы. Я не хотела, чтобы на меня точили зубы. И мученицей за идею становиться тоже не хотела.
Сдавшись, я сбросила рюкзак. Но стыд был тяжелее любого груза, и мне было вдвойне труднее держаться и вести за собой остальных под десятками любопытных взглядов. Все эти пятнадцать километров я на каждом шагу подавляла слезы обиды и злости на то, что меня посчитали не равной остальным, и горечь поражения оттого, что я подчинилась, чтобы не раздувать конфликт.
С иной точки зрения, я и вправду должна была бы обрадоваться, что ко мне предъявили заниженные требования. Если предлагают более легкий путь, почему бы им не воспользоваться? Симона де Бовуар знала, как велик соблазн пойти путем наименьшего сопротивления. Уклоняться от свободы очень заманчиво, поскольку тем самым мы избегаем мук трансценденции. Но, избегая свободы, мы становимся пассивными и можем подчиниться свободе других людей{57}.
В то время я не знала о де Бовуар и не была знакома с ее идеями, но приказ меня задел, потому что зачеты по физической подготовке мы сдавали наравне с мужчинами. Я знала, что марш-бросок мне по силам, и хотела, чтобы и остальные в этом убедились. Мне нужно было, чтобы новобранцы увидели: я командую ими по праву и женщина может быть легитимным лидером.