Гендерной дифференциации здесь не предполагается. В том, как младенец взаимодействует с миром при рождении, нет различий, обусловленных полом. Дети обычно познают мир с помощью глаз, ушей и осязания, а не половых органов. Если взрослым кажется, будто они видят в девочке признаки женственности, такие как пассивность и эмпатия – в противовес рациональности и активности у мальчиков, – это потому, что они подходят к девочкам с собственной оптикой и установками.
Хотя споры о том, что играет первостепенную роль, природа или воспитание, не утихают до сих пор, исследование, проведенное психологом Барбарой Ротман, говорит в пользу отстаиваемой Симоной де Бовуар версии аккультурации. Гендерная социализация набирает обороты уже в младенчестве: ручки девочек называют крохотными, нежными, цепкими, тогда как у мальчиков видят кулачки и «крепкую хватку». Беседуя с женщинами, которые заранее узнавали пол будущего ребенка, и с теми, которые оставались в неведении, Ротман обнаружила, что гендерные стереотипы начинают действовать еще в утробе. Женщины, вынашивавшие мальчиков, описывали их движения в животе как сильные, энергичные, сравнивали с чередой подземных толчков. Будущие мамы девочек такими эпитетами пользовались редко. Только о девочках говорилось, что они ерзают, и только их движения описывались через отрицание – «не буйные, не слишком энергичные, не чрезмерно активные». Женщины, не знавшие пол будущего ребенка, употребляли аналогичные слова без всяких гендерных шаблонов{85}.
Подтверждением анализа де Бовуар могут служить и результаты работы нейробиолога Джины Риппон. Риппон обнаруживает едва заметные свидетельства структурных половых различий в мозге младенцев. Большинство исследований либо не находит разницы, либо она оказывается слишком мала для того, чтобы можно было делать какие-то значимые выводы. Младенческий мозг, доказывает Риппон, – это скорее «церебральнаая губка», которая впитывает сигналы из окружения и очень пластична. Но стереотипизация с рождения упаковывает человека в «биосоциальную смирительную рубашку», как называет ее Риппон, разновидность «связывания мозга»{86}. Исходя из концепции де Бовуар, важно, что от воспитания ребенка зависит, отважится ли он трансцендировать или будет робеть и не решаться, и проблема в том, что связывание мозга толкает мальчиков на то, чтобы быть отважными, а девочек – чтобы быть робкими{87}.
Отлично иллюстрирует это связывание мозга известная загадка: «Отец и сын попадают в аварию, отец умирает, сына отвозят в больницу. Входит врач и говорит: “Я не могу оперировать пострадавшего ребенка, это мой сын”. Как такое возможно?» (Если вы эту загадку не знали, попробуйте догадаться сами.) Я впервые услышала эту загадку в компании женщин, и тогда правильный ответ дали только треть присутствующих.
Позже я протестировала ее на моих собственных друзьях. –[8]? Ребенок приемный? Погибший отец – священник? -?[9] Все это, конечно, тоже возможно. Да, загадка специально составлена так, чтобы в роли врача мы представляли именно мужчину, и тем не менее то, что самый простой ответ (врач – женщина, мать ребенка) многим (даже адептам феминизма) не приходит в голову, наглядно демонстрирует имплицитные предубеждения относительно женских ролей.
Во «Втором поле» Симона де Бовуар отмечает, что мальчиков ориентируют на свободу, а девочек – на вторичность по отношению к мужской свободе. Мальчиков побуждают быть активными, заниматься спортом, испытывать себя в состязаниях и соперничестве, поэтому у них, доказывала де Бовуар, нет конфликта между тем, что они делают, и тем, какими им полагается быть, между ожиданиями окружающих и желанием самоутверждения, пока они придерживаются сценария мужественности, который во многом носит ограничительный характер.
Мальчиков поощряют принимать свою свободу и самоутверждаться ради себя самих, тогда как у девочек возникает ощутимый конфликт между желанием самоутвердиться и чужими ожиданиями. Из-за этого на пути у девочек появляется гораздо больше препятствий, чем у мальчиков{88}. Симона де Бовуар признавала, что у цветных и представителей маргинальных слоев конфликты такого рода проявляются неизмеримо острее. Двадцатилетний герой романа Ричарда Райта «Сын Америки» (1940), темнокожий и очень бедный, обретает себя как независимый субъект, но оказывается в чуждом, незнакомом мире, где он является Другим и многие двери для него закрыты. Он знает, что из-за цвета кожи никогда не сможет сесть за штурвал самолета и подняться в небо{89}.
87
Джонатан Уэббер исследовал изложенную де Бовуар (и Францем Фаноном) концепцию «седиментации», заключающуюся в том, что информация и ценности, впитываемые из среды, откладываются в нашем сознании, словно твердые частицы на речном дне за долгие периоды времени. Аналогия описывает, как различные ожидания, в которых воспитывают детей, формируют их жизненные цели, понимание, установки и по мере взросления подталкивают к соответствию гендерным стереотипам. Чем больше у нас накапливается отложений, тем труднее нам направить жизнь в новое русло. Не то чтобы это было совсем невозможно, однако сделанный выбор цементирует наше прошлое и превращает нас в тех, кто мы есть, – но не в тех, кем мы становимся. Эти отпечатки возникают зачастую так незаметно и постепенно, что мы не отдаем себе отчета, когда они образуются у нас и когда мы навязываем их другим (Webber, Rethinking Existentialism, 4).