Так что дискуссии на кремлёвском совещании историков 1944 года велись более чем острые. Примечательно, что главным «обвинителем» в националистическом уклоне выступила убеждённая марксистка, русская Анна Панкратова, а основными проводниками и защитниками русского патриотизма оказались сознательно принявший православие еврей Тарле и армянин Хорен Аджемян. Последний в разгар полемики перешёл в наступление и заявил с весьма далекоидущими последствиями, что обвинение в великодержавном шовинизме «чаще всего играет роль фигового листка, тщетно скрывающего другой порок, имя которого — космополитический интернационализм»{549}. Формула о «безродных космополитах» ещё не появилась, но близкие по смыслу обвинения уже прозвучали…
Хорен Аджемян в своём «великодержавном шовинизме», или государственническом патриотизме, перегнул палку в другую сторону — например, объявил реакционером Емельяна Пугачёва, поскольку его восстание подрывало обороноспособность страны и грозило уничтожением её культурной элиты, то есть дворян-крепостников. Такие новации для большевиков-революционеров были неприемлемы.
Недопустимость вульгарного отождествления рождённого революцией государства с Российской империей ясно высказал сам Жданов в своих замечаниях «О недостатках и ошибках некоторых историков»: «Не трудно понять, что "взгляды" Аджемяна, пытающегося доказать преемственность политики Советского государства с политикой русского царизма… ведут к отрицанию необходимости Октябрьской революции…» К этим словам Сталин лично приписал, доводя мысль до логического завершения: «…Следовательно, также советского строя как результата этой революции»{550}.
Заметим, что выводы по итогам «исторического» совещания в августе 1944 года, несмотря на занятость вопросами войны, делал именно Жданов — это было продолжением его работы над вопросами отечественной истории, начатой ещё в середине 1930-х годов.
«Традиционных» историков-марксистов, ту же Анну Панкратову, поправили замечаниями о том, что в учебнике истории для средней школы, вышедшем под её редакцией, чересчур часто упоминаются «норманнские завоевания» и «призвание варягов». Как принижение роли русской культуры подчёркивался и тот факт, что в учебнике не упомянуты выдающиеся флотоводцы Михаил Лазарев и Фёдор Ушаков, нет, к примеру, иллюстраций с изображениями Дмитрия Донского, Александра Невского, Минина и Пожарского, но есть портреты Чингисхана, Батыя, Лжедмитрия. По мнению нашего героя, главными недостатками в исторической науке оставались пренебрежение историческим прошлым России и оценка развития русской культуры с точки зрения чужой, западноевропейской мысли.
Верховной власти, советской идеологии требовалось найти вывод из противоречия во взглядах между догматическими марксистами, для которых в истории России всё ещё преобладал негатив и гипертрофированный классовый подход, и зарвавшимися «патриотами», у которых СССР был исключительно продолжением Российской империи. Жданов, кажется, нашёл достаточно удачное решение этой задачи.
При этом не стоит думать, что идеологические новации Жданова в «русском вопросе» были возвращением к банальному национализму или «казённому патриотизму». Провозглашая авангардную роль русской нации в СССР или ценность русских национальных традиций в построении коммунистического будущего, он не отрицал наличия в истории России глубоких национальных проблем. Но Жданов предлагал разделить историю Российской империи на историю политики эксплуататорских классов и общую историю русского народа, который, наоборот, явился освободителем всех иных народов империи от колониального и социального угнетения, свергнув феодально-буржуазную верхушку общества, показав тем самым пример угнетённым нациям нашей страны и всего мира. Идеологическая доктрина Жданова позволила органично включить достижения всей дореволюционной русской истории в идеологию сталинского СССР. Не случайно эта национальная грань коммунистической идеи во многих западных политологических и исторических исследованиях нашего времени получила определение «национал-большевизма»[16].
Немного позже, в 1948 году, Жданов так публично сформулирует своё отношение к балансу интернационализма и патриотизма: «Если в основе интернационализма положено уважение к другому народу, то нельзя быть интернационалистом, не уважая и не любя своего собственного народа»{551}.
Однако Жданов шёл по национальной стезе несколько дальше, чем это было приемлемым для товарища Сталина. В документе по итогам совещания историков в 1944 году Жданов предложил такую формулировку: «Ведущая роль русского народа в борьбе за социализм… не навязана другим народам, а признана ими добровольно в силу той помощи, которую оказывал и оказывает другим народам русский народ в деле развития их государственности и культуры, в деле ликвидации их прежней отсталости, в деле строительства социализма. Это не может не наполнять каждого русского человека чувством законной гордости». Напротив этой фразы Сталин записал на полях короткое «не то», и в последнем варианте тезисов данный текст был исключён{552}.
В отличие от других соратников кремлёвского диктатора Жданов куда свободнее высказывал ему свои мысли и предложения. В том числе и поэтому именно Жданову была доверена разработка проекта новой программы партии — здесь требовалось не безропотное исполнение верховной воли, а творческий подход, вдумчивый анализ. И наш герой не подвёл. Ждановский проект программы ВКП(б) предлагал всестороннюю программу дальнейшего развития Советского государства и общества, новый подход в определении места и роли русской нации в Союзе ССР.
Впервые в мировой истории о коммунизме говорилось как о реальности завтрашнего дня. Проект ждановской программы прямо провозглашал: «Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков) ставит своей целью в течение ближайших 20—30 лет построить в СССР коммунистическое общество»{553}.
Как видим, Жданов опередил Хрущёва с его построением коммунизма к 1980-м годам. Заметим, что для людей, ещё хорошо помнивших начало XX века — сословную крестьянскую страну с полуфеодальной монархией — и лично наблюдавших стремительные социально-экономические и культурные изменения 1920—1940-х годов и послевоенных лет, мысль о возможности построения коммунизма за несколько десятилетий совсем не казалась сказочной.
Не была эта цель и чисто теоретическим лозунгом — параллельно с новой программой партии и в связке с ней шла подготовка «Генерального хозяйственного плана СССР на 1946— 1965 годы», выполнение которого и должно было подготовить материально-экономическую базу для вступления нашего общества в новую фазу развития. Разработкой этого документа занимался Вознесенский, возглавлявший специальную группу ведущих экономистов и работников Госплана СССР План содержал подробные выкладки намечаемого громадного роста выпуска продукции по всем основным позициям — как группы «А» с её производством средств производства, так и группы «Б» с производством продуктов потребления.
16
Достаточно напомнить известную книгу «Национал-большевизм» Михаила Агурского или опубликованное уже в нашем веке фундаментальное исследование Давида Бранденбергера «Национал-большевизм: Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)».