У него были странные причуды: например, этот ребенок любил птиц и, только лишь завидев одну, сразу же менялся в лице и начинал шуметь. Причем какую бы птицу он ни увидел — звал ее вороной и, сколько бы его ни учили, названий птиц не запоминал. Видел ли он сорокопута или бульбуля, все равно называл их «ворона». Забавно, что однажды, увидев цаплю, он назвал ее вороной — в поговорке «сделать из цапли ворону» только для этого ребенка не было ничего странного.
Рокузо, открыв рот, пристально разглядывал сидящих на высоком дереве и галдящих сорокопутов. И облик его, с отсутствующим видом провожающего взглядом взлетевших и удаляющихся птиц, был странен — похоже, этому ребенку птицы, свободно летающие в небе, казались чем-то необыкновенным.
Итак, я прикладывал огромные усилия ради этого несчастного ребенка, но видимого результата не добился.
Пока я пытался сделать то одно, то другое, наступила весна следующего года, и с Рокузо случилось несчастье. На дворе стоял конец марта, и однажды Рокузо с самого утра нигде не было видно, после обеда он тоже не вернулся и даже к сумерекам так и не показался, поэтому в доме Тагути все очень заволновались, особенно мать Рокузо не могла найти себе места.
Тогда я предложил начать поиски с горы Сирояма. И вместе со слугой дома Тагути, приготовив фонари, с болезненными думами и тяжелым сердцем я отправился к развалинам замка, забираясь по привычной тропинке.
Со все более мрачными предчувствиями мы пришли к подножию главной башни и позвали: «Року-сан! Року-сан!» Затем оба, как будто сговорившись, прислушались. Уже то, что местом поисков были развалины замка, а пропавшим человеком — необычный ребенок, заставляло чувствовать невероятный ужас.
Когда мы поднялись на крепостную стену и с ее края взглянули вниз, то прямо под самым высоким северным углом обнаружили тело упавшего оттуда Рокузо.
Это прозвучит как мистическая история, но на самом деле с того момента, как я узнал, что Рокузо задерживается, у меня было предчувствие, что он погиб, упав с высокой северной стены.
Возможно, вы скажете, что это просто разыгравшаяся фантазия, но, по правде говоря, я думал, что Рокузо сбросился со стены, решив взлететь в небо как птицы. Когда птицы, сидевшие на дереве, на глазах у Рокузо легко перепархивали с ветки на ветку, наверняка он захотел и сам полетать с ними.
На следующий день после похорон я в одиночестве пришел к замковой башне. И, вспомнив о Рокузо, погрузился в самые разные размышления о том, как удивительна человеческая жизнь. О разнице между человеком и прочими живыми существами. О взаимодействии человека и природы. О жизни и смерти. Все эти мысли пробудили в моем юношеском сердце глубокую печаль.
Среди стихотворений знаменитого английского поэта есть одно под названием «Мальчик»[2]. В нем описан ребенок, который каждый вечер, стоя на берегу одинокого озера и сложив ладони, подражал крику совы и радовался тому, что ему отвечала сова с гор на противоположном берегу; но однажды он умер и упокоился в тихой могиле. Смысл стихотворения заключался в том, что душа ребенка вернулась в лоно природы.
Я любил это стихотворение и часто перечитывал его, но, увидев смерть Рокузо и думая том, что случилось с ним, я чувствовал, что в судьбе его еще больше смысла, чем в этом произведении.
Когда я встал на вершину стены и взглянул перед собой, там свободно порхали весенние птицы. Не была ли одна из них Рокузо? Ладно, пускай и не Рокузо. Чем же отличался Рокузо от этих птиц?
Несчастная мать, говоря, что смерть для этого ребенка — счастливый исход, все равно плакала. Однажды, когда я пришел на находившееся на севере Сироямы кладбище, чтобы навестить свежую могилу Рокузо, там уже была его мать. Она бродила кругами вокруг могилы и бормотала что-то про себя. Судя по всему, нисколько не заметив моего приближения, та говорила:
— И с чего это вдруг ты вздумал подражать птицам? Зачем сиганул со стены?.. Учитель ведь так и сказал, мол, Рокузо хотел полетать в небесах, поэтому и прыгнул оттуда. Каким бы дураком ты ни был, разве ж есть люди, которые пытались бы подражать птицам.
Затем, немного подумав, сказала:
— Но знаешь, это и хорошо, что ты умер. Смерть для тебя — большее счастье.
Заметив меня, она произнесла, роняя слезы одну за другой: