Выбрать главу

– А вы, красавицы, не серчайте на меня, – обратился Иван к остальным девушкам. – Видно, за меня так господь распорядился.

– Мы на тебя не в обиде, государь, – нашлась одна из них.

– Тебя как звать-то? – повернулся Иван к девушке.

– Ульяна. Мы на тебя, государь, не в обиде. Спасибо за честь, что во дворец вывел. А добрые молодцы еще на Руси не перевелись, – последовал бойкий ответ.

– Хочешь, мы тебя сейчас замуж отдадим, Ульяна? Чего молодцев добрых по всей Руси искать, когда и в этих палатах сыщутся. Вот хотя бы князь Курбский! Андрей, Ульяну в жены возьмешь? – не то шутейно, не то всерьез спросил Иван. – Видать, баба ладная. Это государь тебе говорит, а он в женах толк знает.

– Государь... Иван Васильевич... – опешил князь. – Так ведь есть у меня уже зазноба. Давеча родитель мой сговаривался о свадьбе, мы еще у тебя дозволения на благословение спрашивали. Ты и разрешил! А то как же мы без твоей воли посмели бы?

– Ну ладно, князь Андрей. Пошутил я. Да и не пойдет за тебя Ульяна, мы ей другого женишка подыщем. Получше! Тебе еще до окольничего расти, а мы ее за боярина сразу отдадим. Ты за Шуйскими сидишь, а я ее женишка рядом с собой усажу. Вот так, Ульяна. А теперь проводите царицу в ее покои и никого к ней без моего ведома не пускайте.

Боярыни под руки подхватили государеву избранницу и повели из Грановитых палат. Если бы Анастасия Романовна посмела оглянуться, то увидела бы, как гнутся твердокаменные шеи родовитых бояр.

– Теперь это твой дом, государыня, – ласково шептали боярыни. – Владей нами! А мы тебе правдою послужим, – уводили боярышни Анастасию через темные коридоры в светлые просторные палаты. – Ты чего плачешь-то, государыня-матушка, радоваться нужно! Может, мы тебя чем-нибудь обидели невзначай? Или не угодили?

– Всем угодили, – утирала слезы Анастасия, – о другом я горюю: как бы батюшка мой обрадовался, кабы узнал, что царицей сделалась. Ведь Блаженный Василий ему об этом говорил, еще когда я чадом была. Да разве возможно было в такое поверить!

– А ты поверь, поверь, родимая! Теперь тебе в царицах ходить!

Царская свадьба

Анастасию Романовну берегли крепко.

У самой двери стоял караул, который не пускал без особого соизволения никого из дворовых, а если и поднимался кто в терем, так входил вместе с ближними боярынями. Верхние боярыни теперь прислуживали невесте государя: принимали у стольников горшки с питием и щами, пробовали варево на вкус – не подсыпано ли зелье – и сами расставляли кубки с питием и блюда с едой на столы.

Анастасии Романовне во время трапезы прислуживали девицы: подливали в кувшин малиновой наливки, в миски добавляли белужьих языков, которые невеста царя особенно любила, да спинки стерляжьи. Любое распоряжение Анастасии выполнялось без промедления, как если бы это было желание самого царя.

Однажды она пожелала иметь заморскую птицу с длинными лазурными перьями на кончике хвоста, которую однажды видела на страницах византийских Библий. Недели не прошло, как к терему невесты был доставлен огромный павлин.

Иногда к Анастасии заходил сам царь. Словно испуганная стая, разбегались девки во все двери – спешили оставить Ивана наедине с невестой.

– Как девки-то засуетились, – довольно хмыкал Иван, подходя к Анастасии.

За это время Анастасия Романовна малость осмелела, уже без прежней робости поднимала глаза на царя и не без удовольствия отмечала, что жених красив. Иван был величав ростом, плечи литые и широкие, как у кузнеца, а руки на редкость сильные, закаленные борцовскими поединками.

– Боятся они тебя, батюшка, – низко кланялась Анастасия.

– Чего же меня бояться? – искренне удивлялся царь. – Девок я люблю.

От Ивана не укрылось, как при последних словах Анастасия вдруг погрустнела. «Еще женой не стала, а ревность уже заедает!»

Иван ухватил Анастасию за плечи. Девица не вырывалась. Ее спокойный взгляд остановился на крепких руках царя, по которым синими ручейками разбегались вены. На мгновение Иван почувствовал страсть, которая была настолько сильной, что он едва справился с желанием сорвать с Анастасии сарафан и взять ее здесь же, посреди девичьей комнаты.

– Не боишься, что сейчас из девки бабу сделаю? – спросил вдруг царь, переводя дыхание.

Анастасия подняла глаза и отвечала кротко:

– Все в твоей воле, батюшка.

И по этому короткому, но твердому ответу Иван понял, что не ошибся в своем выборе: нежность, которую он ранее не знал, горячим родником забила где-то внутри и, не найдя выхода, забурлила, все сильнее распаляя кровь.

– Не трону я тебя... до самой свадьбы не трону. Все по-христиански будет: поначалу банька, потом венец, а уж после женой станешь. Воздержание только усиливает любовь. Сразу на Тимофея Полузимника свадьбу справим. Как уйду, так девок кликнешь, хочу с тобой вечерять... И чтобы жемчуга и бисера не жалела. В наряде желаю тебя видеть.

Анастасия поклонилась ниже обычного и дольше, чем следовало бы, не разгибалась в поклоне, сполна оценив честь, которую оказывал ей молодой самодержец. Не всякая государыня с царем-батюшкой трапезничает, а она, еще женой не став, за одним столом с Иваном Васильевичем сидеть будет.

Иван ушел, согнувшись в проеме дверей едва ли не вполовину, но шапка на нем горлатная слегка сдвинулась в сторону, зацепившись макушкой за резной косяк.

Стольники и кравчие уже загодя сложили дрова, которые теперь огромными кучами возвышались на царском дворе и в иных местах. Дрова будут сожжены не тепла ради, а просто так, для свечения и веселья во время первой брачной ночи. Иногда к поленницам подходили жены с санками и выпрашивали у караульщиков дров. Караул в этот день был нестрогий, отроки с удовольствием засматривались на красивых девок и позволяли выбирать сушняк, которого заготовлено под самые крыши. На царском дворе, пробуя голос, заиграла суренка[34] да и смолкла, а следом за ней ударили литавры и так же неожиданно утихли.

Несмотря на холод, который держался уже с Макариева дня, народу в Москве было много. Это не только посадские, прибывающие в стольную на каждый праздник в надежде отхватить лишнюю краюху и отведать задарма браги, пришли и нищие из окрестных городов, и бродяги с дорог, чтобы вдоволь испить и поесть. Они заняли всю городскую башню, и ночь напролет оттуда раздавались пьяные голоса и женский визг. Караульщики не тревожили расшумевшуюся бродяжью братию, которая поживала по своим законам, только иной раз, когда шум делался невообразимым, стража покрикивала на разгулявшихся. Это помогало ненадолго, и позже все начиналось сначала. Горожане опасались появляться здесь в ночное время, так как не проходило дня, чтобы кого-нибудь не ограбили и не порезали в пьяной драке. Чаще всего несчастный оказывался бродягой или нищим. Покойника стаскивали на одну из улиц, а потом неузнанный труп караульщики забрасывали на телегу и отвозили в Убогую яму.

И только Василий Блаженный мог безбоязненно костлявым привидением расхаживать среди бродяг.

Базары в этот день были многолюдны. Особенно изрядно народу собиралось на Москве-реке, где торг шел каждую зиму. Накануне на базар явились боярские дети и скупили для царской свадьбы всех соболей. Торговаться не стали, и купцы получили за товар золотыми монетами и новгородскими гривнами. На базаре говорили, что весь кремлевский двор был устлан персидскими коврами. Всех дворовых людей нарядили в золоченые парчовые кафтаны и сафьяновые сапоги, а еще для простых людей заготовили множество бочек с вином и кушанья всякого без счета.

К Кремлю подъезжали иноземные послы, удивляя московитов своим платьем и манерами. Они расторопно спрыгивали в рыхлый снег и, отряхивая длиннополые мантии, что-то лопотали на гортанном языке. Мужики простовато всматривались в их босые лица, и восклицания без конца будоражили толпу:

– Глянь-ка, лицо-то совсем безбородое, как у бабы моей! И поди дознайся теперь, кто приехал – не то мужик, не то девица!

вернуться

34

Суренка – духовой музыкальный инструмент, дудка.