Однако не осталось никаких сомнений в том, что английское мясо, как Найт поэтически назвал Ленору, уже привлекло внимание в Школе Всех Святых.
Я мог понять, почему ее старшая сестра, как-ее-там, Асталис, пользовалась успехом у парней. Я видел ее где-то поблизости. Она привлекала внимание, выглядела как энергичная, клонированная блондиночка, которая променяла собственную душу на пару каблуков с красной подошвой.
– Единственная английская цыпочка, с которой мне интересно познакомиться, – это Маргарет Тэтчер. – Я сунул мятную жвачку в рот, запихивая другую в Найта без его согласия. Его дыхание Мела Гибсона было таким огнеопасным, что он мог бы поджечь гребаную школу, если бы закурил сигарету.
– Она мертва, брат, – он послушно прожевал, нахмурившись.
– Точно, – язвительно заметил я, перекидывая лямку рюкзака на другое плечо просто для того, чтобы что-то сделать руками. Было только девять тридцать, а сегодня он уже преуспел в том, чтобы отсосать все яйца во вселенной.
Когда Найт так и остался приклеенным ко мне, несмотря на то, что у него не было первого урока, как и у меня, я остановился.
– Ты все еще здесь. Почему?
– Ленора. – Он снова открутил крышку своей бутылки с «водой» и сделал еще один щедрый глоток.
– Бросание случайных имен в воздух – это не разговор, Найти-бой. Давай начнем с целого предложения. Повторяй за мной: Мне. Нужна. Реабилитация. И. Хороший. Трах.
– Сестра Поппи Асталис горячая, как васаби. – Найт проигнорировал мою колкость. – Она выпускница, как и мы. От нее исходят флюиды хорошей девочки. – Он расплылся в дьявольской ухмылке, обернулся и пробежал глазами по ее фигуре, одетой в черное. Она стояла всего в нескольких футах от нас, но, казалось, не слышала ни слова из-за шума и суеты. – Но я вижу ее острые клыки. Она прирожденная убийца.
Поппи. Вот-как-ее-там-зовут. Эх, я был близок к этому.
Ленора была на год младше меня, старшеклассница, и это означало, что она пропустила класс. Чертова ботаничка. Здесь нет никаких сюрпризов.
Найт продолжил свой репортаж для TMZ[5].
– Их отец – крутой художник – управляет этим художественным институтом для снобов в центре города. Честно? Я довожу себя до комы, повторяя тебе эту информацию, так что давай просто перейдем к сладкому: паршивая овца семьи приехала сюда на год, и каждый хочет откусить кусочек от этого милого ягненка.
С каждой секундой мясные метафоры становились все более жуткими. Кроме того, я очень хорошо знал, кто такой Эдгар Асталис.
– Предполагаю, что это та часть, где я должен изобразить какой-то интерес. – Моя челюсть дернулась, зубы застучали друг о друга. Он лгал. Никто здесь не хотел прикасаться к Леноре. Она слишком далеко отошла от образа обычной горячей девушки. Черные лохмотья. Подводка для глаз. Пирсинг на губе. Почему бы не подрочить на плакат Мэрилина Мэнсона и не сохранить презерватив?
Найт театрально закатил глаза.
– Чувак, ты действительно заставляешь меня произносить это по буквам. Я видел, как ты пожирал ее глазами, словно сошел с ума. – Он хлопнул меня по плечу, как какой-то старый, мудрый наставник. – Тебе повезет, если она не забеременеет после этого взгляда.
– Она выглядела знакомой, вот и все.
Так и есть, потому что я ждал, что она объявится, с той самой минуты, как ее сестра и отец приехали в этот город.
В школе.
В спортзале.
На вечеринках.
Это даже не имело смысла, но я все равно смотрел – даже на своих собственных вечеринках, где незваным гостям были не рады. Она напоминала темную тень, следовавшую за мной повсюду, и я всегда старался одержать верх в наших воображаемых отношениях. Черт, я даже порылся в ее дурацком профиле в Инстаграм и узнал, что она смотрела и слушала, просто чтобы лучше понять интересы Леноры и расколоть ее, если представится случай.
И, черт возьми, так и случилось.
Я тут же решил, что, несмотря на статус Найта как моего самого близкого друга, я не собираюсь говорить ему, что знал ее. Это только усложнило бы ситуацию, выдвинув мою тайну еще на один дюйм к свету.
Правда, как и прежде, впивалась в меня когтями, оставляя рубцы неприятной реальности. Иногда, в плохие ночи, у меня возникало искушение рассказать родителям, что со мной произошло. Они были достойными родителями, даже мне, придурку, пришлось это признать. Но в конечном счете все сводилось к следующему: никто не мог избавить меня от боли. Никто.
Даже мои чертовски близкие к совершенству, любящие, заботливые, могущественные родители-миллиардеры.