А богатый мужикъ въ тотъ день образа поднималъ. Пришелъ Николай къ богатому мужику, а у него полна изба народу. Въ переднемъ углу попы спдятъ, старшина, писарь, староста и со всей деревни народъ и богатый и бѣдный, и всѣ хозяина хвалятъ. Посадили Николая ни въ передній, ни въ задній уголъ, принесли снохи ему стюдню, каши; вино подносить стали. И говоритъ Николай хозяину:
– Мнѣ къ тебѣ дѣло есть.
– Я, – говоритъ хозяинъ, – радъ дорогому гостю, откушай, не обидь хозяина, а потомъ рѣчи скажи.
И сказалъ Николай хозяину:
– Не могу я твоей хлѣба-соли ѣсть, прежде слово скажу.
– Ну скажи, Николай.
И сказалъ Николай:
– Пришелъ я, хозяинушка, къ тебѣ не на пиръ и не по своему дѣлу, а шелъ я съ поля, вижу – сидитъ подъ кустомъ мальченокъ, вдовій сынъ, живетъ онъ у тебя въ пастухахъ. Сидитъ мальченокъ, нѣтъ на немъ ни одежи, ни обуви, измокъ и иззябъ на отдѣлку. Разспросилъ я мальченка и разсказалъ онъ мнѣ свое житье сиротское. Померъ его отецъ, дворъ ихъ съ избой за тобой остался за долгъ, мать его съ сумой подъ окошками ходитъ, а самъ онъ у тебя въ работникахъ живетъ, лошадей гоняетъ и нѣтъ у него ни одежи, ни обуви, и пригонитъ онъ домой – нѣтъ ему ужина и не пускаютъ его на печь онучи обсушить. Пришелъ я сказать тебѣ, что грѣхъ ты на свою душу большой взялъ, домъ съ дворомъ у сиротъ отнялъ. Мать по міру пустилъ и мальченку не жалѣешь, не побожьи ты сдѣлалъ.
Не показались слова Николая и гостямъ и хозяину. Ни слова не сказалъ хозяинъ. Заступился за него попъ съ старшиной. И сказалъ старшина. Ужъ онъ выпивши былъ. И говоритъ:
– Напрасно ты, Николай, пришелъ нашу бесѣду печалить. Хозяинъ нашъ худа не сдѣлалъ. Покойникъ и живъ былъ, податей не платилъ, а вдова и сама свою голову не кормила; коли мужикъ на корню не сидѣлъ, такъ ужъ бабѣ не усидѣть, а Архипъ и отца вызволялъ, за него деньги два раза платилъ. Я самъ получалъ. Кабы не Архипъ, мы бы давно ихъ дворъ продали и самаго бы сослали. А его Архипъ и похоронилъ; такъ отчего же ему дворомъ не владать? А мальчишка и во всю жизнь того житья не видалъ, что теперь. Архипъ мальчишку въ люди произведетъ, а ты его за это порочишь. Одни пустяки ты заводишь. Нашу бесѣду тревожишь.
Заступился и попъ и сказалъ:
– Пустыя слова! и не слушалъ бы. Тоже про грѣхи говоритъ и по божьи, говоритъ, жить, а знаешь ли, грѣхъ-то чтó и чтó значитъ побожески жить. Учу я, учу васъ дураковъ мужиковъ, а все вы такіе же неучи – черти, – что ты Архипа коришь, видно глазъ-то твой завидущій, что не тебѣ дворъ достался. А судишь то, чего не съ твоимъ умомъ разобрать. – Ты слушай: отъ Бога все намъ дается, все посылается Богомъ, худое и доброе. Отъ Бога наслата на тѣхъ нищета за то, что они Бога забыли. Ни попу, ни на свѣчи покойникъ не подавалъ. Онъ забылъ Бога и Богъ его оставилъ. А Архипъ, нашъ ховяинъ, и старостой въ храмѣ Божіемъ предстоящій, трудящійся, и во всякое дѣло. Служителямъ у алтаря травки ли покосить, дровецъ ли привезть, все Архипъ.
Подтвердили слова попа дьяконъ, дьячекъ и просвирня.
– А въ храмѣ Божьемъ отъ кого свѣча, отъ кого молебенъ, кто образа поднимаетъ? – все Архипъ. За то и посылаетъ ему Богъ за добродѣтель. Такъ-то, дружокъ. Не взносись. Возносящійся унизится. Много званыхъ, да мало избранныхъ.
Замолчалъ попъ и всѣ замолчали, даже встали изъ-за печи бабы.
Осмѣлился и Архипъ и сказалъ:
– Что жъ, батюшка, я что по силамъ, то и дѣлаю. А что Николай обиду нашелъ, и то правда, пусть насъ обижаютъ, да не ты. Мы вотъ вчерась купили муки два воза. Клялся, божился мужикъ, а въ возу отруби, только залицованы мукой. Для нынѣшняго дни я и его послухаю. Онъ говоритъ – мальченка раздѣтъ, шубы нѣтъ. Такъ вотъ жена, Анисья, отдай свою шубу Петрунькѣ, не ту, чтó на тебѣ, а чтó на клѣти – старую. Да поди, одѣнь его въ шубу въ эту и веди его сюда, пирога ему дай и вина стаканъ. Пусть радуется всякая плоть. Такъ что ли, батюшка, отецъ духовный?
– Вѣрно. Обноси.
Привели мальченка въ шубѣ въ старой. Напоили, накормили. Самъ мальчикъ смѣется. Стали обносить, просить Николая и студнемъ, и кашей, и виномъ. Поѣлъ Николай и выпилъ.
Разошлись поздно гости, и пошелъ Николай домой пьяный.
Пришелъ домой и говоритъ: – «Жилъ я 30 лѣтъ хорошо, а Петра 30 лѣтъ живетъ худо. Приду я домой, у меня ничего нѣтъ, а у него всего много. Меня осудили, его пожалѣли, у меня недостатки, у него всего много. А помремъ и мы все также. Все то же, что праведному, что неправедному. Помремъ, похоронятъ, зачернѣетъ могилка, провалится, окрѣпнетъ, задернѣетъ могилка, ничего не останется ни отъ злыхъ, ни отъ добрыхъ дѣлъ. Все пройдетъ, ничего не останется».7