— Но я не… Я только хочу помочь…
Франсиско хмурится, на лбу залегает глубокая складка, совсем как в минуты творческой сосредоточенности.
— Простите меня, — тихо произносит он. — Я знаю, что вы пришли с добрыми намерениями. Но мне нужна помощь иного рода.
Сантистэбан воздевает руки к потолку: «И этот грешник еще смеет указывать нам, что следует делать для его спасения!»
— Я очень хочу знать, как там моя семья, — с дрожью в голосе произносит Франсиско.
Иезуит опускает голову и молитвенно складывает ладони:
— Нам нельзя передавать обвиняемым какие бы то ни было сведения.
— А послать весточку жене? Пусть знает, что я жив, что борюсь…
— Это строжайше запрещено, — отвечает Эрнандес, помрачнев, и делает последнюю попытку: — Доктор, но может быть, ради супруги, ради детей…
Франсиско ждет окончания фразы. На глаза священнослужителя наворачиваются слезы, губы шепчут молитву и вот из груди вырывается крик:
— Покайтесь же!
Узник тоже чуть не плачет. Ему совсем не хотелось причинять страдания этому доброму человеку. Наоборот, хотелось бы его обнять.
127
Листы с пометкой «Франсиско Мальдонадо да Сильва» множатся, как грибы после дождя. Секретарь бережет взрывоопасные записи пуще глаза. В тайные застенки инквизиции обвиняемый попал пять лет назад и со дня ареста в далеком Консепсьоне не устает повторять, что является иудеем. Однако, несмотря на обилие улик, инквизиторы не торопятся вынести приговор и закрыть это пренеприятнейшее дело: прежде чем послать негодника на костер, необходимо сломить его волю.
С самого начала все пошло не так. Обычно заключенные отвергают обвинения и громоздят одну ложь на другую. Чтобы вывести их на чистую воду, у инквизиторов есть испытанные средства. Начни Франсиско запираться, ему посулили бы свободу в обмен на чистосердечное признание. Если бы это не сработало, подослали бы своего человека, велев прикинуться иудействующим или другим еретиком в надежде, что подозреваемый заглотнет наживку. Да мало ли что можно придумать! Приставить соглядатаев и попытаться поймать вероотступника с поличным, запутать, сбить с толку, вырвать признание обманом. Однако в данном случае этот богатый арсенал оказался бесполезным. Мальдонадо да Сильва не лгал и не пытался отвертеться. Он не только охотно подтверждал все обвинения, но и добавлял новые детали, словно желая облегчить судьям задачу. Так что ни в посулах, ни в провокациях нужды не возникло. Своей дерзкой откровенностью узник привел инквизиторов в полную растерянность. Вот уже пять лет безумец сидит в тюрьме, подвергается всевозможным лишениям, но упорно не желает отказываться от пагубного заблуждения, которое почему-то считает своим правом и даже делом чести.
Инквизиторы на несколько месяцев оставляют его в покое, надеясь, что тяготы заточения сделают то, чего не смогли сделать богословы, а потом решают нанести следующий удар — зачитать заключенному показания нескольких новых свидетелей. За последнее время он сильно сдал: щеки запали, нос заострился, как у покойника, на висках проступила седина. Что это за свидетели и откуда они взялись, узнику знать не положено, а положено смиренно кивать и каяться. После каждой фразы секретарь поднимает на него глаза, точно желая удостовериться, попал ли камень в цель, пробил ли наконец упрямую голову. Но Франсиско явно разочарован, поскольку ничего необычного не услышал.
Защитник, навещавший Франсиско в камере, исчерпал все юридические средства, весь запас красноречия и богословских аргументов, все способы эмоционального влияния и в конце концов заявляет судьям, что не желает помогать такому отпетому фанатику. Адвокат пишет отказ, нервно скрипя пером, ведь, если обвиняемый остается без защитников, дела его обстоят хуже некуда. Гайтан торжествует и приказывает сократить вероотступнику скудный рацион, все разговоры запретить, книг не давать, свечи отобрать. Пусть посидит в темноте, пока не одумается. Сколько можно возиться с одержимым, который словно не понимает, что в любой момент его могут прихлопнуть, как муху.
Однако именно необычное поведение продлевает Франсиско жизнь, отсрочивая смерть на костре. Через семь месяцев полной изоляции он прибегает к новому ухищрению: просит своих чернокожих стражей передать смотрителю, что готов встать на путь спасения. Но для этого нужны Евангелие, книги христианских мыслителей и несколько листов, чтобы на бумаге изложить свои душевные метания. Смотритель облегченно вздыхает и торопится передать просьбу инквизиторам. Гайтан чует подвох и отвечает отказом, но двое других соглашаются[89]. Как знать, вдруг свет истины наконец озарит эту темную душу. Судьи голосуют, и Гайтану остается лишь давиться собственной яростью.
89
Отношения между Андресом Хуаном Гайтаном и Хуаном Маньоской не заладились сразу: Маньоска прибыл в вице-королевство в качестве визитатора и сообщил в Мадрид, что «в Перу дела обстоят хуже некуда». Гайтан, который к тому времени уже несколько лет занимал пост инквизитора Лимы, отказался принимать Маньоску и предоставлять ему кров. Он так разгневался, что позволил себе критику в адрес вице-короля и придворных за то, что они дали аудиенцию визитатору и его свите. Маньоска написал на Гайтана жалобу в Супрему. Совет назначил в помощь Гайтану Антоньо Кастро дель Кастильо, и конфликт между судьями несколько сгладился. Однако старые обиды так и не были забыты. —