Суровый приговор гласит: «Бакалавр Франсиско Мальдонадо да Сильва приговаривается к передаче в руки светских властей и полной конфискации имущества». Иными словами, будет ограблен и убит.
130
Однако это еще далеко не конец истории. Застенки инквизиции — огромные термитники, где царят драконовские порядки, где время будто бы остановилось. Но несмотря на это, узники, точно ящерки, запертые в давящих недрах мрачной скалы, нет-нет да и ухитряются найти отдушины. Тюремная почта работает исправно, по ночам передавая из камеры в камеру имена, мысли, слова утешения. Общение здесь важнее воздуха.
Франсиско узнал, что некий заключенный, томящийся в такой же подземной камере, ценой невероятных усилий проковырял черепком небольшое отверстие в стене и просунул в него руку. Прикосновение к грязным пальцам товарища по несчастью было подобно касанию ангельского крыла. Два человека смогли поговорить наедине, без судей, секретарей и прочих мучителей. Отвести душу, облегчить одиночество.
Обнаружив это возмутительное нарушение, смотритель взялся за плетку, а палачи пустили в ход дыбу и раздули угли в жаровне. Слуги заделали дыру, а ослушника упрятали в такое глухое подземелье, откуда путь только на костер.
Через несколько дней попадается с поличным вооруженный негр: он собирался вынести из тюрьмы какие-то бумажки. «Но на них же ничего не написано!» — рыдая, оправдывается охранник. Внимательно осмотрев листки, Маньоска подносит их к лампе, и на белой поверхности проступают строки, нацарапанные лимонным соком. Проклятый идиот… Переломать ему кости левой руки, чтобы другим неповадно было! Инквизитор приказывает ужесточить тюремный режим, и тут вскрывается нечто невероятное — возможно, прискорбные события произошли при тайном попустительстве смотрителя. Какой кошмар! Темница содрогается, инквизиторы хватаются за голову. Прерывистая дробь зашифрованных посланий разносит новость из камеры в камеру.
На допросе смотритель плачет, как малое дитя. Еще бы: раз в тюрьме дырявят стены и пишут невидимыми чернилами, значит, он кругом виноват. Не говоря уже о недавнем побеге! Перст разъяренного судьи, уставленный несчастному прямо в лоб, похож на грозное дуло аркебузы. Смотритель, трясясь крупной дрожью, падает на колени и начинает оправдываться: сам заключенного упустил, сам же и изловил, обратно в камеру доставил! А слухи о том, что он воспользовался положением и вступил в плотскую связь с заключенной, что подстрекал к бегству опасного свидетеля, — так это все наветы злопыхателей! Гайтан подливает масла в огонь, упрекая нерадивого тюремщика в мздоимстве, иначе откуда скромный служащий инквизиции взял средства на покупку роскошной усадьбы? Под ногами у смотрителя растекается лужа. Смилуйтесь! Дома жена и семеро детей, а здоровье подорвано десятилетиями беспорочного труда на благо инквизиции…[92]
Новый смотритель, человек долговязый и угрюмый рьяно борется за дело, стремясь разгадать и пресечь любые ухищрения заключенных, и надо же: обнаруживает в котомке собственного слуги грязный лоскут. Выражение ужаса на лице незадачливого посыльного красноречивее любых слов. Стуча зубами, он признается, что получил тряпку от одного умирающего узника, который просил бросить ее на улице Меркадерес.
— Придурок, да это же тайное послание! Кому ты должен был его передать?
— На улице Меркадерес, — тупо повторяет слуга.
Смотритель разворачивает лоскут. На нем копотью выведены какие-то каракули. Остолопа ждет порка, а кусок ткани отправляется прямиком к инквизиторам. Маньоска и Кастро дель Кастильо приходят к выводу, что это надпись на иврите. Прочесть ее — задача не из легких: буквы пишутся справа налево, а гласных и вовсе нет. Но судьи все-таки разбирают имя заключенного, которого недавно допрашивали с пристрастием. Видимо, он хотел сообщить своим, это пока держится. А значит, на свободе разгуливают другие иудействующие, и теперь к ним потянется ниточка: негодника заставят выдать имена. Инквизиция схватит их, конфискует имущество, пополнит казну, упрочит свою репутацию.
Тюремная почта доносит до Франсиско слухи о том, что творится за стенами его камеры. Иудей, пытавшийся послать весточку родным, копотью написав свое имя на лоскуте рубахи, молчит. Через несколько дней заключенные узнают, что он скончался. В застенках инквизиции не скорбят по покойным. Умер — значит, отмучился; лучше уж смерть, чем пытка.
92
Тюремный смотритель Бартоломе Прадеда смог убедить трибунал в своей невиновности. Приняв во внимание его многолетнюю безупречную службу, судьи отправили Прадеду доживать век в загородной усадьбе, сочтя, что «так от него будет меньше вреда». Должность тюремного смотрителя передали его помощнику Диего Варгасу. —