– Ты сам сказал – это важно.
– Да, но… – Фрэнк тяжело вздохнул. – Проехали. Не будем спорить. Нужно как-то выстроить эту сцену.
Они стояли друг перед другом в большой, необжитой гостиной на Западной Сто Четвертой. Фрэнк явился прямо с работы, в рубашке и при галстуке. Тоби, как всегда, был в свободных джинсах и темной футболке с надписью «Абер-кромби» поперек груди. Они прогоняли монологи Тоби и дошли до четвертого, когда персонаж лишается уверенности в себе, и в его переживаниях доминирует страх. Актер и режиссер уже исчерпали свое терпение.
Тоби повесил голову.
– Извини, Фрэнк. Мне так хреново! Жить не хочется. Однако надо отрешиться от Тоби и сосредоточиться на «Тоби», – пальцем он начертил в воздухе кавычки.
Фрэнк понимал, в чем проблема. Артисту труднее всего играть себя самого. Разумеется, он играет себя, даже когда входит в роль Лира или Зейнфельда,[66] но все же достигает большей точности, когда притворяется кем-то другим.
– Хорошо. Попробуем сначала. Погоди. Дай-ка я… – Фрэнк включил лампу возле телевизора. Шесть часов, но небо хмурилось, во второй половине дня дождь надвигался, да так и не пролился. В комнате быстро темнело. Дома никого – Аллегра развлекалась, все остальные подрабатывали на большой вечеринке.
– Надень, – предложил Фрэнк, снимая со спинки стула свою спортивную куртку. Ему не нравилось, когда актеры прятались за костюм, но без этого не обойтись. – И это. – Он снял с себя галстук, и Тоби небрежно обмотал его вокруг шеи – красный в полоску леденец на фоне темной футболки. – Я – Крис. Я буду сидеть здесь, словно я – Крис. А ты входишь и стараешься меня убедить, что ты – самый счастливый человек на нашей хреновой планете.
Фрэнк уселся перед телевизором. Тоби вышел из-за угла.
– Привет. Что идет? Слушай, ну и денек! Сегодня прослушивание прошло «на ура». И собеседование тоже…
Фрэнк внимательно слушал. Никаких изменений, никакого прогресса. Голос деревянный.
– Прервемся? – предложил он. – В холодильнике найдется сок или содовая?
Тоби поплелся за ним на кухню.
– Извини, Фрэнк. Мне кажется, все остальные сцены я нутром чувствую, но эта – самая важная, а у меня блок. Не знаю, отчего. Может, боюсь вложить в нее чересчур много.
– Лучше больше, чем меньше. Потом подгоним. – Правда, если Тоби говорит «чересчур», то это чересчур.
– Может, мне трудно играть провал потому, что у меня провал по всем линиям. В какое только дерьмо носом не тыкали. На этой неделе у меня передозировка.
– Держи! – Фрэнк вручил Тоби стакан апельсинового сока. У него не было ни малейшего желания окунаться в реальные эмоции – это театр, а не групповая терапия. Но Тоби придется на всякий случай выслушать: вдруг удастся уловить нечто, полезное для роли.
– Для одной роли я чересчур мягок. Для другой – груб. Меня бросил любимый человек. Нью-Йорк прожует тебя с косточками и выплюнет. Зачем я вообще приехал сюда? Сидел бы себе в Милуоки. Там хороший театр. Но что такое слава в Милуоки? «Знаменитость из Милуоки»!
Обнаженные чувства, такая слабость, уязвимость. Зачем столь ранимому человеку понадобилось подставлять свое «эго» кислотному душу театра? Не Фрэнку задавать такой вопрос – он сам прошел через это.
– Хорошо хоть, мне больше не хочется быть знаменитым, – вздохнул он.
Тоби искренне удивился:
– Да ты и не был знаменит!
– Не был. Но мне казалось, я этого хочу. Только в этом счастье. А теперь я знаю, что могу быть счастливым и без славы.
Счастлив ли он? Фрэнк боялся, как бы Тоби не поймал его на слове, но юноша лишь задумчиво покивал.
– Ну, я тоже не нуждаюсь в славе, – сказал он, – но и не откажусь, если выпадет на мою долю. По крайней мере, тут-то Дойл поймет, что дал маху.
Может, это и есть ключ к роли? – подумал Фрэнк. Разбитая любовь?
– Тяжело, когда тебя бросает любимый, – сказал он. – Пошли в гостиную.
Тоби поплелся за ним.
– Сегодня утром я виделся с Калебом. Забежал без звонка. Напрасно. Он даже не посмотрел на меня. Словно ему белье из прачечной доставили.
– Угу. И что же ты испытываешь, когда говоришь, будто все у тебя хорошо, а на самом деле тебя только что кинули?
– Я никому не говорил, будто у меня все хорошо. У меня все отвратительно.
– Ага. – Фрэнк сделал паузу. Какой еще подход испробовать?
– Что я сделал не так? – ныл Тоби. – Он просто не хочет, чтобы его любили. Ему кажется, он не заслуживает любви. Ты ведь знаком с его сестрой, да? Она тоже такая – ебанутая?
Дойлы. Они оба знакомы с этим семейством.
66
«Зейнфельд» – комический сериал 90-х годов, в котором комик Дж. Зейнфельд играл самого себя.