– Довольно! – крикнул Фрэнк, выталкивая себя из кресла. – За дело. Работы по горло.
– Тоби еще не пришел, – напомнила ему Аллегра.
– К черту Тоби. Боаз, ты прочтешь его реплики?
– Нет, – равнодушно ответил Боаз.
– Бо, миленький… – заныла Аллегра.
Боаз тоже не в духе. Помятый и растрепанный красавец выглядел еще более помятым.
– Музыка, – заявил он. – Я должен записать диск со всей музыкой к шоу. – И он продемонстрировал набитый дисками пакет. – Я пошел. – И он направился к двери.
– Что происходит?! – возмутилась Мелисса. – Погода на них так действует или фазы Луны? Или все не с той ноги встали?
– К черту! – повторил Фрэнк. – Я почитаю за Тоби. Пошли. Двигайтесь же!
Все встали по местам и начали прогон первой сцены, неторопливый пролог.
Крис и Мелисса курсировали между ванной и кухней, проходили друг мимо друга, не обмениваясь ни словом. Фрэнк сидел на складном стуле в центре гостиной, наблюдая.
– Славный денек, – пробурчала Мелисса. Первая реплика.
– Что тут славного? – фыркнула Крис.
– Это ирония, – пояснила Мелисса.
– Извини. Не могу с утра оценить твой юмор.
«Лублу тэбя, как свынка гразь», мысленно повторял Фрэнк.
Нет, не любит. Больше не любит. Кончено.
Фраза Ингрид Бергман возникла в голове сама собой. Мозг превратился в лед, внимание скользит, не в силах сосредоточиться. Утром Фрэнк проснулся, ощущая себя китовым дерьмом – как говаривал его отец, китовое дерьмо лежит на самом дне океана.
«Я не стану утешительным призом для актера-неудачника».
Что может быть хуже: ты стоишь обнаженным перед любимой женщиной, – вдвойне обнаженным из-за эрекции, – а тебя разбирают по косточкам, пережевывают и выплевывают! Что может быть ужаснее?
«Вот чего тебе надо – любить еще большую неудачницу, чем ты сам!»
Бесконечно проигрывая эту сцену в своей голове, Фрэнк порой натыкался на собственные ошибки. Как он посмел сказать: «Ты слишком привязана к своему брату-педику»? Но чаще всего он видел лишь неправоту Джесси. Нельзя влюбляться в психически травмированную личность – взаимности не дождешься.
Он не мог поделиться своим горем с Аллегрой и прочими. Эти дилетанты и так много знают о его личной жизни. Не хватало, чтобы его любовь сделалась сюжетом для песен этого «греческого хора».
Дуайт вынырнул из спальни – начиналась его сцена, – напевая «Я теряю веру».[79] Диалог Дуайта с Аллегрой вышел слишком мрачным, но Фрэнк не прерывал обмен репликами. Сегодня он не мог положиться на свои инстинкты, не решался критиковать.
Далее – первый монолог Тоби перед Крис. Крис неподвижно сидела перед телевизором, Фрэнк зачитывал ей Фразы Тоби. Засранец позволяет себе опаздывать – и это после того, как накануне вечером Фрэнк потратил на него столько сил.
– Привет. Как дела? Хорошо прошел день? У меня отлично, – наговаривал Фрэнк.
Остроумные реплики и шутки, а под ними – три сюжета о глубоко несчастных людях. Черный юмор, по замыслу автора, но сегодня Фрэнк ощущал только черноту, без юмора.
Подошла очередь эпизода, когда Аллегра и Дуайт бросаются в объятия друг друга. Это могло быть – должно было быть – великолепно. Двое друзей обсуждают свои проблемы, делятся горестями, как два Иа-Иа, и внезапно накидываются друг на друга. Но сейчас вместо удара молнии черепахой ползла вялая сцена, Аллегра и Дуайт не могли даже толком поцеловаться – сталкивались носами.
– Что вам мешает? – спросил Фрэнк. – Ну же, ребята. Реплика. Пауза. И – поцелуй.
Дуайт и Аллегра остановились, заглянули друг другу в глаза – и неудержимо расхохотались.
– Что за детский сад! – возмутился Фрэнк. – Что такое? Нужно играть депрессию и похоть!
– Но мы же с ней друзья, – возразил Дуайт.
Фрэнк встал между ними.
– Здесь речь идет не о дружбе! – разъяснил он. – О сексе!
– Думаешь, так легко? – пожаловалась Аллегра. – Сам и сыграй.
– Да бога ради!
Ухватив Дуайта за воротник, он подтянул его лицо вплотную к своему и впился в его рот поцелуем. Зубы ударились о зубы, язык проник в теплую влажную пещеру. Он затянул поцелуй, хотя в голове стучало: «Это же Дуайт. Зачем я полез в рот к Дуайту? Почему целую его с такой злобой?»
Он выпустил, наконец, Дуайта, отвернулся и сплюнул.
– Вот так-то, – заявил он Аллегре. – И меня считают гомофобом?!
Все молча таращились на своего режиссера.
– Боже, – с нервным смешком выдавил из себя Дуайт. – Я и не думал, что ты обижаешься. – Он раскраснелся, был смущен и расстроен.
Тыльной стороной ладони Фрэнк утер рот.
– Извини, увлекся. Это твоя сцена. Отдайся ей. Оба отдайтесь.