Машина притормозила на красный свет. Джесси наблюдала за Генри с насмешливым неодобрением. Саша, сидя на переднем сиденьи, тоже подглядывал – пара озадаченных русских очей отражалась в зеркале заднего вида.
Нет, – признался Генри, – я никак не могу пропустить спектакль. Извини. – Под пристальным взглядом двух пар глаз он откинулся на сиденье и захихикал. – Придется сломя голову мчаться с одного мероприятия на другое, а если немного опоздаем – не беда. Это же театр. Все опаздывают.
Джесси сердито запихнула телефон в сумочку.
– А ты что-нибудь знаешь про этот спектакль?
– Знаю. Его ставит мой бывший друг.
– Да? – Так вот почему она расстроена. – Ты можешь не ходить. Поезжай сразу к брату на вечеринку, а я присоединюсь к тебе попозже.
– Нет, я пойду на спектакль. Хочется посмотреть. Любопытно даже. И потом, нужно проследить, чтобы вы все-таки добрались до Калеба.
– Хорошо, хорошо, прекрасно! – сказал Генри. А Тоби «как бы случайно» присоединится к ним, так что Джесси будет думать, что Генри сопровождает на вечеринку ее, а Тоби, соответственно, будет думать, будто главный приглашенный – он. И все довольны.
И сам Генри был весьма удовлетворен. Все сошлось. Все отлично. И сегодня, надо полагать, секс заинтересует Тоби – в отличие от вторника.
Поудобнее расположившись на мягком кожаном сиденье, Генри залюбовался видом в заднем окне: сквозь голубую темперу неба, где там и сям мелькали пухлые облачка, медленно проступали очертания высокого белого небоскреба. Потом мимо проплыл еще один небоскреб, и еще.
– Посмотрите на небо, – предложил своим спутникам Генри. – Какие прелестные облака! Констебль![87] Какой чудесный день! Прекрасный день.
53
Какой мерзкий, отвратительный, дерьмовый день!
Солнце вылезло! Просили его! Дождь закончился, и от праздника не отвертеться.
Сразу после десяти зажужжал звонок домофона. Елена, уборщица, обычно приходила по понедельникам, но сегодня Калеб попросил ее помочь с приготовлениями.
– Доброе утро, Ков-либ. Готовим гулянку?
Елена была родом из Румынии, немолодую учительницу занесло в Нью-Йорк из Бухареста новой волной эмиграции, последовавшей за падением коммунизма. Поначалу Калеб пытался поговорить с ней о поэзии и политике, но Елена покончила «с этой ерундой» и теперь ее интересовало исключительно американское телевидение.
– Выйдите отсюда, Ков-либ. Мешаете, – распорядилась она.
Калеб повиновался. Приближающийся праздник раздражал его больше прежнего. Пожертвовать своим домом, частной жизнью, покоем – и ради чего? Чтобы куча держащих нос по ветру приятелей нажралась за его счет, приговаривая: «Ах, бедняжка Калеб»?!
Снова звонок. Елена открыла дверь. Минуту спустя в патио вошел крепко сложенный мужчина средних лет.
– Джек Аркалли, – представился он. – Из ресторана. Договаривались с вашим агентом, Айрин Джекобс. – Грубовато-напористый, с низким голосом, ежиком седых волос, козлиной бородкой и одиноким колечком в ухе – доживший до старости облезлый Дон Жуан.
Джек горячо пожал руку Калебу:
– Позвольте сказать: я восхищаюсь вашим творчеством, – заупокойным голосом произнес «Дон Жуан».
– Спасибо, – слегка удивившись, ответил Калеб. Эти люди потребовали с него плату вперед.
В стеклянную дверь вошел еще один мужчина, моложе и стройнее, с черными курчавыми волосами.
– Майкл, мой партнер, – пояснил Аркалли. Деловой партнер или любовник или и то, и другое? Такая мрачная и вместе с тем проникновенная парочка – им бы похороны устраивать, а не вечеринки.
– Покажите нам территорию, и мы приступим, – предложил Аркалли.
Калеб провел их по комнатам. Аркалли выбирал место для стола и для бара. Официанты с подносами не предусматривались – так выйдет дешевле, и больше места останется для гостей. Аркалли решил готовить на веранде – «дождя уже не будет, как, по-вашему?» – а напитки выставить в гостиной перед телевизором.
Изгнанный из собственного патио, Калеб уединился в кабинете. Сел за стол – ненадолго. Во время вечеринки кабинет тоже станет общедоступным, и нужно заранее уничтожить все улики. Калеб пошарил на полках. Убрал все со стола. Выдвинул ящики. В верхнем правом обнаружилась скверного качества порнография сороковых годов: красотка в чулках и подвязках связала другую такую же мадам и хлещет ее бельевой веревкой. Клэр Уэйд, его звездочка, подарила картинку Калебу в день премьеры «Венеры в мехах». Заглянет ли Клэр к нему сегодня, или она тоже покинула его?
Только нижний ящик запирался когда-то, но Калеб потерял ключ. Открыв ящик, он достал блокнот на пружине. Открыл и пролистал – его странные опыты, упражнения в ремесле или попытки обрести душевное здоровье. Тринадцать исчерченных карандашом страниц. Оден[88] говорил, что любому человеку приятен вид собственного почерка и запах своих газов, но Калебу и то, и другое было отвратительно. Выглядит, как набросок пьесы, но это не пьеса. «Разговор с покойным дружком». О да, это их заведет!