Появлению в исторической литературе сочинений кабинетных ученых, «не делавших истории», не имевших ни высокого звания, ни влияния, мешало тогда многое, и прежде всего традиции. В последнем нас убеждают факты. Когда воспитатель знаменитого Помпея, редкий ученый и крупный талант, но все-таки не более чем грамматик и dominus scholasticus, вольноотпущенник Луций Отацилий Пилит, начал писать биографию своего питомца и его отца, он произвел целую литературную революцию. По крайней мере, Корнелий Непот говорил о Светонии весьма недвусмысленно: «Он первый из вольноотпущенников начал писать сочинение по истории, между тем как раньше исторические труды писали обыкновенно лица самых аристократических фамилий»[16].
Ничего подобного не было у Светония. Происходивший из мещанской семьи, обладавший скромными средствами, никогда не выступавший на широкую арену общественной деятельности в качестве чиновника или военного, почти всецело ушедший в свои занятия древностями и всю жизнь рывшийся в архивах, одинаково невозмутимо рассказывающий о самых крупных фактах из политической деятельности того или другого императора, как и о его скандалезных похождениях или кровожадности, несколько нелюдим и педант, он не может быть причислен к первоклассным литературным силам своего времени, несмотря на щедрые комплименты доброжелательного Плиния. Это скорее второстепенный или даже третьестепенный писатель. У него нет знания света — сама его жизнь бедна фактами — и людей, иначе ему удалось бы упрочить свое положение при дворе такого императора, каким был Адриан, с которым у него было много общего, много точек соприкосновения в любви к истории и археологии, между тем он берется писать биографии и характеристики лиц, принадлежащих отчасти к самым загадочным и замечательным во всей всемирной истории! Этот грамматик и ритор по преимуществу приступает к решению задачи, которая была бы по силам разве гению вроде Тацита!
Что ж удивительного, если он не только не решил бывшей пред ним мудреной психологической задачи, но и сделал ее еще труднее для понимания! Ему не помогли ни бесчисленные подробности в отдельных характеристических чертах описываемого лица, ни пикантные анекдоты и рассказы из области интимной жизни, ни все те подробности, которые мы знаем исключительно благодаря ему.
Виной всему система, которой он придерживается в своих монографиях.
Настоящий исторический писатель старается дать нам ясное представление о характере и всей личности изображаемого персонажа. Он следует за ним во всех стадиях его развития, начиная со дня его рождения, показывает его нам в связи с его временем, в его отношениях к среде, окружающей его в различные периоды жизни. При этих условиях изображение становится рельефнее. Оно оживляется подробностями, вносимыми под влиянием твердо установившегося нравственного воззрения. Их подкрепляет сила и глубина психологического анализа. Даже при скромных дарованиях автор старается свести все к главной цели — хочет сделать понятным для читателя изображаемое им историческое лицо, нарисовать его, как нечто целое, и объяснить, по возможности, те крупные противоречия, которые встречаются в исторических характерах, сопоставляя их.
Такими являются перед нами герои современника Светония, грека Плутарха, в его «Сравнительных жизнеописаниях». Каждое из них в отдельности не что иное, как органически законченное целое, ярко очерченный исторический образ. Каждая отдельная черта собрана в одно целое, и это целое глубоко западает в душу читателя. Пусть в его характеристиках встречаются подчас преувеличения, пусть они иногда представляют собой панегирики, пусть ошибочны порой суждения Плутарха, пусть его биографии в некоторых случаях напоминают собою исторический роман, — все-таки в этом романе есть и правильные соотношения, и правдоподобные перипетии! Все вполне естественно возбуждает в нас прогрессивно увеличивающийся интерес, в связи с безусловно нравственными заключениями и основною мыслью. Кто хочет, может делить всемирную историю на части, нарушать ее стройность; но у истории великих людей есть свое неизменное единство, свое психологическое достоинство.
Биографии Светония, в противоположность аналогичному труду Плутарха, не следует рассматривать как отдельные произведения. Они не что иное, как части одного и того же сочинения. В последующих биографиях автор выпускает то, о чем говорил в предыдущих, если же и упоминает, то как о событиях известных, между тем как греческий историк рассказывает об одном и том же случае в нескольких жизнеописаниях.
16
Primus omnium libertinorum scribere historiam ausus, nonnisi ab bonestiesimo quoque scribi solitam ad id tempus. (De rhetoribus, 3).