КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Его вырастили бабушка с дедом по материнской линии. Они звали его не Габриэлито, а Габито, и вслед за ними все стали называть его так же. И я звал его Габито. Не Габо.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Помимо прочего, полковник Маркес был либералом и участвовал в Тысячедневной войне[14]. А этот ухарь из Синсе [Габриэль Элихио] — гот[15]. «Хватит мне голову морочить, не желаю иметь ничего общего с этим сукиным сыном готом. Отправим нашу девочку в другой город». И тогда Габриэль Элихио — зря, что ли, он телеграфистом подвизался? — стал посылать ей весточки по телеграфным проводам, а потом уже они поженились, не могли больше прятаться.
ПАТРИСИЯ КАСТАНЬО. В 1926-м, когда наш сеньор Гарсиа прибыл в Аракатаку, чтобы работать оператором на телеграфе, они [семейство Луисы Сантьяга] не приняли его и решили отправить ее в это путешествие в надежде, что сей господин забудет ее; они же планировали представить ее остальному семейству, которое оставалось в Барранкасе, где она могла бы завести новые знакомства. Выехав из Аракатаки, они направились к Вальедупару, чтобы обогнуть Сьерру[16]. Проехали через Вальедупар, потом через Патильяль и так двигались дальше, пока не попали в Барранкас. Транкилина [бабушка Габо] тогда впервые возвращалась в те места. Очень далекое путешествие. Кажется, что от Аракатаки до Барранкаса рукой подать, а на поверку — ехать и ехать, недаром они два или даже три месяца добирались. Дорог-то тогда не было, мы же говорим о 1926-м или 1927 годе. Они приехали на мулах по кавалерийским тропам, окаймлявшим Сьерру, и остались в Барранкасе. А те двое связь между собой поддерживали через телеграфистов, это Габриэль Элихио устроил. Я, например, слышала, что она прятала его телеграммы в кухонной плите под топкой. Кому пришло бы в голову искать письма в таком месте? В те времена в плитах под топкой помещалось нечто вроде металлического поддона — вот туда она письма и складывала. Его весточки передавались от одной телеграфной станции к другой. В те времена телеграф назывался Маркони. И она знала, что в телеграфной конторе ее ждало послание от него на желтой телеграфной ленте.
Мы ездили в Барранкас с Джеральдом Мартином, английским биографом, и несколькими братьями Гарсиа Маркеса. Они водили нас по местам, где река образует заводи и куда они выбирались на пикники; и, кстати, в письмах Луисы тоже имеются упоминания о прогулке на реку. Наше путешествие было восхитительным. А самое поразительное — эти плиты с топками до сих пор существуют. Сохранились еще в некоторых домах, задвинутые в дальние углы. И находятся те, кто готовит на таких плитах или просто держит их в доме.
АИДА ГАРСИА МАРКЕС. Появление Габито объединило семью. Он родился как раз тогда, когда отец вернулся из Риоачи в Аракатаку, и благодаря этому Габриэлю Элихио оказали теплый прием; все уладилось, тем более что мои бабушка с дедом стали крестными на крестинах, и они подружились. Дедушка Николас начал называть отца «мой дружище Габриэль Элихио». А потом так получилось, что внук остался жить у них. Позже родился Луис Энрике, и родители перебрались в Барранкилью, где появилась Марго, которая вечно хворала, потому что ела землю (как Ребека в романе «Сто лет одиночества»). Бабуля съездила в Барранкилью навестить их и решила, что Марго недокормленная; она сказала моей маме, чтобы та позволила ей забрать Марго к ним, мол, она будет давать ей железо и выхаживать ее, так что Марго тоже поселилась у бабушки с дедушкой. Папа в Барранкилье держал аптеку, и дела у него шли в гору, а мама моталась между Аракатакой и Барранкильей, чтобы навещать своих родителей и видеться с Габито и Марго.
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Габриэль Гарсиа Маркес был смуглый, как индеец, но не как чернокожий. Обладал богатейшим воображением. Оно Габито по наследству передалось, этим он отцу своему обязан. Тот был очень интересным человеком. Гораздым на выдумку.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Его отец — наполовину врач. В нашей семье всегда были не только фармацевты, но и знахари, лечившие травами, да и ведьмы-знахарки встречались. В роду со стороны Патернина был один человек, который, как говорили, изготовлял особенные помады, а потом… «Ах, что за чудодейственная помада, от любого яда помогает», — он размазывал эту свою помаду по руке и давал змее укусить себя. У змеи, само собой, никакого яда не было, но он показывал эту свою пантомиму на площадях при большом скоплении публики. Где-то в окрестностях Синсе он жил. Габито использует этого малого в своих историях[17].
14
Тысячедневной войной назван гражданский вооруженный конфликт, длившийся тысячу дней, с 1899 по 1902 год. В Колумбии существовали две ведущие политические партии: Консервативная, близкая по духу феодальным взглядам латифундистов и духовенства, и Либеральная, выражавшая интересы крепнувшего класса крупных торговцев, выступавших за реформы и отделение религии от государства. Конфликт начался, когда либералы обвинили правящую Консервативную партию в подтасовках на выборах. Вплоть до самого недавнего времени в Колумбии существовала настолько глубокая пропасть между либералами и консерваторами, что даже браки между приверженцами враждующих лагерей считались делом совершенно немыслимым. Все знали, к какому лагерю принадлежит та или иная семья. Гарсиа Маркес вырос в либеральной семье. Его дед Николас Маркес участвовал в Тысячедневной войне. Сам Гарсиа Маркес говорил, что его персонажи-либералы, в том числе Аурелиано Буэндиа, сын основателя Макондо, списаны им с его обожаемого деда.
Герой повести «Полковнику никто не пишет» — тоже ветеран Тысячедневной войны, отставник, тщетно ожидающий, когда в столице ему назначат военную пенсию; он лично присутствовал при подписании Неерландского договора, который положил конец кровопролитной войне.
15
«…готами либералы называли консерваторов» (Маркес Г. Г. Сто лет одиночества).
16
Речь о Сьерра-Невада-де-Санта-Марта, обособленном горном массиве на севере Колумбии, выходящем на побережье Прикарибской низменности.