Но Иисус не забыл первого своего исповедника. Он отыскал его и спросил: ты веруешь ли в Сына Божия? — А кто Он, Господи, — отвечал слепорожденный, — чтобы мне веровать в Него?
— И видел ты Его и Он говорил с тобою.
— Верую, Господи, воскликнул слепой, — и поклонился Ему.
Надо думать, что вскоре после этого[452] Спаситель определил различное влияние на людей Его учения, вследствие которого незрячие видят, а зрячие слепнут. Беспокойные и недовольные фарисеи, наблюдая за Ним и опасаясь в своем болезненном самолюбии, не к ним ли относятся Его речи, спросили Иисуса: не они ли слепцы? Он отвечал им, что нет вины в природной слепоте; но сами себя осуждают те, которые, упорствуя в слепоте добровольных заблуждений, имеют притязание на ясность своих взглядов.
Если же слепы начальники, учители и вожди, то в каком же положении находится народ?
После этого мысль Его сама собою перешла к свойствам доброго и дурного наставника[453]. Он объяснил ее, пролил на нее свет в превосходной притче о добром пастыре и наемнике. В ней говорит Он, что Он есть добрый пастырь, который жизнь свою полагает за овец, тогда как наемник, избегая опасности, бросает свое стадо. Он есть дверь, через которую только и входили Его верные предшественники, между тем как все фальшивые пастыри, — начиная с первого вора, закравшегося в стада Божии, — ходили другими путями. Ои намерен отдать жизнь свою добровольно за этих овец и за других, которые не с сего двора, с тем чтобы опять собственною властию принять ее. Однако же все эти божественные мистерии были выше их понятия; поэтому некоторые назвали их бессмыслицею, произносимою бесноватым и сумасшедшим, а другие толковали, что эти речи не похожи на слова бесноватого и что дьявол не может отверзать очи слепому.
Вследствие всего этого чувства ненависти и злобы усилились, но посещение Иисусом Иерусалима на празднике Кущей оказалось плодотворно. Чтобы сохранить свою жизнь, которой угрожала опасность, Иисус удалился в Галилею для непродолжительного там пребывания, прежде чем скажет последнее «прости» своему старому пепелищу.
ГЛАВА XLII
Последнее пребывание в Галилее
Вслед за рассказанными событиями, св. Иоанн передает другой случай, бывший спустя два месяца, в праздник Обновления храма, то есть 20 декабря, тогда как праздник Кущей относился к концу сентября или началу октября месяца. Св. евангелист Иоанн, — согласно с высказанными им не один раз намерениями рассказывать о делах Христовых только в Иудее и в особенности в Иерусалиме, о которых другие евангелисты проходят молчанием, — не говорит ни слова о посредствующем последнем посещении Иисусом Галилеи, равно как о последних путешествиях в Иерусалим, значительную часть которых дополняют нам с большими подробностями другие евангелии.
Но что действительно Иисус должен был возвратиться в Галилею, очевидно не только из трех первых евангелий, но из самих событий и из некоторых обстоятельств, случайно упоминаемых самим Иоанном[454].
Известно, что большое отделение в Евангелии от Луки, начиная с 9 гл. 51 ст. до 18 гл. 15 ст.;представляет эпизод, из которого многие происшествия рассказаны единственно только у этого евангелиста. Некоторые указания в них на место и время наводят на мысль, что упоминаемые там события принадлежат к медленному, торжественному шествию Иисуса из Галилеи в Иерусалим (9, 51, 13, 22; 17, 11, 10, 38). Затем после праздника Обновления храма, Господь удалился в Перею, откуда вышел по случаю смерти Лазаря (Иоан. 10, 40–42, 11, 1-46), по воскрешении которого укрывался в Ефраиме (Иоан. 11, 54), пока не отправился в Вифанию за шесть дней до последней Пасхи (Иоан. 12, 1).
Таким образом, это путешествие из Галилеи в Иерусалим, столь богатое событиями, вызвавшими замечательные поучения, должно было быть путешествием или на праздник Кущей, или на праздник Обновления храма. Но так как настоящее путешествие совершалось продолжительно и гласно, то следует заключить, что оно относится к последнему празднику; ибо из предыдущего мы видели, что на праздник Кущей Иисус явился внезапно, тайно и совершенно с другими целями.
Не входя в подробные и далеко не легкие хронологические исследования там, где положительная верность невозможна, я хочу рассказать этот период жизни Спасителя в том порядке, какой, посте продолжительного изучения евангелий, мне кажется наиболее вероятным. Подробное рассмотрение частностей убедило меня еще более относительно справедливости моих мыслей, согласных с выводами и других вполне независимых исследователей. Здесь я хочу высказать только первоначальные основы моих убеждений, что действительно события должны были следовать в том хронологическом порядке, какой мною принят.
1) Эпизод в Евангелии св. Луки с 9, 51 до 18, 30 относится по большей части к отдельному путешествию, хотя объяснение обстоятельств, по сходству их внутреннего содержания, и другие причины могли увлечь писателя в рассказе о некоторых событиях и поучениях, принадлежащих к более раннему или к позднейшему периодам[455].
2) Порядок событий у евангелиста Луки не совсем подчиняется хронологии и не может считаться вполне с нею согласным, так чтобы место события в рассказе указывало в точности порядок времени его совершения (Ев. от Луки 10, 38–42; 13, 31–35; 17, 11–19).
3) Путешествие это совершенно тождественно с тем, которое по частям рассказано у евангелиста Матфея, 18, 1-20; и у евангелиста Марка, 10,1-31.
4) События, рассказанные у евангелиста Матфея, 20,17–28; Марка, 10, 32–45, Луки, 18, 31–34, как это очевидно из их содержания и из сличения мест у евангелиста Марка, 10, 17; Матфея, 19, 16, не принадлежат к этому путешествию, но к последнему, которое было предпринято из Ефраима в Вифанию и Иерусалим.
Если эти соображения достоверны, а я уверен, что они достаточно основательны, как единственно возможные последние выводы для всякого, кто действительно изучал время совершения событий, то нельзя не согласиться, что события, описанные у евангелиста Луки с 51 ст. 9 гл. до 30 ст. 18 гл., нельзя отнести иначе, как к последнему пребыванию Иисуса в Галилее после праздника Кущей. Это пребывание было, по-видимому, непродолжительно и имело целью приготовление к отправлению на проповедь семидесяти апостолов и посвящение их на благовествование царства Христова в той части святой земли, которая уже освоилась с Его учением и делами. Наставления, данные Им семидесяти апостолам, заключали в себе последнее прощание с Галилееи и совпадали со временем действительного Его отправления. Но в 18 гл. евангелиста Луки есть два других обстоятельства, которые принадлежат, вероятно, к тому же времени, а именно: известия о бывшем избиении галилеян и весть о намерениях Ирода лишить самого Иисуса жизни[456].
Местом жилища Иисуса, в течение этих последних дней, был конечно Капернаум, Его город, и когда Спаситель приготовлялся к отправлению оттуда, с тем чтобы никогда не возвращаться, явились личности, которые заявили об одной из многочисленных тревог, очень нередких во время прокураторства Понтия Пилата. Несколько мятежных зилотов было перерезано римским гарнизоном в Иерусалиме, но дальнейших подробностей не передано; потому что подобное событие считалось в такие смутные времена неважным и принято было, как всякая мимолетная молва. Сотни подобных выходок Ирода пройдены Иосифом в молчании. Быстро воспламеняющийся фанатизм евреев той эпохи и беспокойные их надежды, с одной стороны, постоянное поддерживание в них злобы на римского правителя — с другой, заставлявшие легко предаваться каждому ложному Мессие, вынудили римское правительство устроить Антониеву башню, которая бросала грозную тень на самый храм. Башня эта соединялась с храмом лестницей, так что римские легионы имели возможность, спустившись по ней, прекратить беспорядки, которые, при всяком стечении народа на религиозные праздники, угрожали безопасности Иерусалима. Через три года после этого, во время одного из пасхальных возмущений, убито было до трех тысяч евреев[457]. Не однажды Пилат переодевал своих воинов в обыкновенную одежду еврейской черни[458] и таким образом оружие их действовало свободно среди беспокойной толпы. Но из всех евреев галилеяне были самыми податливыми на всякое возмущение, за что и оттерпливались более других. По извещении о таких стычках рассказчиков возмущало не самое побоище, а то, что кровь умертвляемых возмутителей смешивалась с кровавыми потоками от приносимой ими жертвы. Самые известные передавались Иисусу не столько из желания выразить жалобы на кровавые распоряжения римского правителя, сколько из любопытства относительно Его взглядов на преступления, которые навлекали такую ужасную кару на умерщвляемых жсртвоприносителей.
455
Лук. 9, 57–62. Сравн. Матф. 8, 19–29. Лук. 11,1 -13 и Матф. 6, 9-15, 7, 7-12. Лук. 11, 14–26 и Матф. 32–35. Лук. 11, 29. 12, 59 и Матф. 5, 7.