Глава III
Я отправился в Милан, боясь, как бы не случилось со мной какого-нибудь несчастья, так как я был охвачен сильным желанием прибыть туда; ибо несчастливые должны жить, всегда опасаясь, что с ними что-нибудь может случиться и обыкновенно случается. Есть река, протекающая через город Алехандриа, называющаяся Танар, на которой я увидел несколько подвижных водяных мельниц из дерева, вероятно, имеющих в своем основании какие-нибудь колеса, которые приводят их в движение, – но я не расспрашивал об этом, потому что это не интересовало меня. Когда мы дождались лодки, чтобы переправиться через По, реку весьма многоводную, после того как она поглощает Танар, мы вошли в нее вместе с несколькими бедными странницами, и посередине реки случилось так, что по течению Танара плыла одна такая водяная мельница из тех, у которых, должно быть, не было основания, и столкнулась с нашей лодкой таким образом, что перевернула ее вверх дном.
Лошадь – так как эти животные очень отважно плавают – бросилась в воду, я сейчас же ухватился за хвост, странницы за меня, а проводник за последнюю из них, и, погружаясь и поднимаясь на поверхность, временами касаясь ногами песка, мы достигли берега, где лошадь нас окропила из заднего прохода, так как, вероятно, она объелась ячменя; но не поэтому я перестал держаться за хвост, лишь только заметив, что ступаю по берегу.
Там мы нашли переправившихся на другой лодке нескольких человек различных национальностей: французов, немцев, итальянцев и испанцев; и, чтобы мы могли понимать друг друга, мы все говорили по-латыни;[385] но произношение у каждого было столь различным, что, говоря на очень правильном латинском языке, мы не понимали друг друга; это заставило меня очень задуматься над тем, что даже на одном и том же языке, распространенном по всей Европе, тяготеет до сих пор кара за Вавилонскую башню.[386]
Мы прибыли в Павию, славящуюся университетом;[387] меня ласково принял тогдашний кастелян, но так как желание мое влекло меня в Милан, то я не остановился, пока не увидел себя в этом чудесном городе, где всегда было столько великих святых, какими всегда продолжали быть прелаты этого превосходнейшего собора.[388] В то время им управлял святейший кардинал Карлос Борромео,[389] которого теперь называют Сан-Карлос, ибо жизнь его была такова, что его канонизировали через несколько лет после его смерти. Я прибыл в то время, когда совершались траурные торжества по случаю смерти святейшей королевы доньи Анны Австрийской,[390] и так как искали, кому бы поручить составление рассказа и стихов о примерной жизни столь высокой сеньоры, то миланский магистрат, хотя имел возможность поручить их самым выдающимся умам, счел за благо поручить их автору этой книги[391] – не как лучшему, а как наиболее желавшему служить своему королю и приобрести навык в столь высоких предметах, учась у столь выдающихся дарований, и предложившему и указавшему магистрату на превосходнейшего Анибала де Толентино,[392] который сделал бы это лучше всякого другого во всей Европе; однако, как находившемуся ближе всех, автору поручили, чтобы он это сделал. На этих похоронах я услышал проповедь блаженного Сан-Карлоса, которая была подобна самой его жизни. Я нашел своих друзей очень довольными и удивленными той быстротой, с какой я достиг свободы, и, желая узнать, как все это произошло, они заставляли меня рассказывать и сообщать об этом неоднократно. Ведь в самом деле бедствия, о которых рассказывают в благополучии или когда эти бедствия уже миновали, приобретают своеобразное удовольствие; ибо несчастья, как бы ни были они дурны, когда они происходят, становятся хорошими, когда прошли; бедствия похожи на рябину или кизил, которые, будучи зрелыми, терпки на вкус, но, после того как они перезреют и когда они уже начинают портиться, вместо терпкости в них появляется сладость. Они подобны тому, кто тонет в реке, так как он все время высовывает голову и прилагает всевозможные старания, чтобы выбраться из воды, но после того, как он выйдет из реки, он пьет ту же самую воду, которая хотела его утопить. Колет шипами кожура ореха, но после, разжевав его, получаешь удовольствие.
385
Латинский язык до XVII в. был универсальным; это был язык церкви, науки и международных дипломатических сношений; университетское преподавание велось на латинском языке; образованные люди разных национальностей пользовались им в качестве разговорного.
386
По библейскому преданию, карой за постройку башни в Вавилоне, которая должна была достать до неба, явилось лишение строителей возможности понимать друг друга; эта легенда должна была объяснить появление различных языков.
387
Университет в Павии, основанный в 1361 г., был одним из крупнейших научных центров эпохи Возрождения, наряду с университетами Болоньи и Падуи.
388
Миланский собор, начатый постройкой в 1386 г., считается одним из лучших архитектурных памятников итальянского Возрождения.
389
390
391
Новая автобиографическая вставка; стихи, о которых идет речь, помещены в сборнике Эспинеля «Rimas». Вопреки рассказу, Эспинель, видимо, хлопотал, чтобы ему было поручено их сочинение, так как он получил заказ на них благодаря содействию своего друга и покровителя Октавио Гонзаго.