Глава V
Я вернулся в Милан, и так как этот город изобилует всем, то изобилует он также и людьми, весьма сведущими в литературе и в занятиях музыкой, которую очень хорошо знал дон Антонио де Лондонья – председатель миланского магистрата.[408] В его доме всегда собирались превосходные музыканты, как певцы, так и другие виртуозы, и среди них были разговоры о всех выдающихся в этой области людях. Там с большим искусством играли на смычковой гитаре,[409] на клавикордах, на арфе, на гитаре, играли превосходные виртуозы на всех этих инструментах. Разговоры касались занятий этим искусством, но музыкальное исполнение не было здесь таким выдающимся, каким оно было в свое время в доме маэстро Клавихо, где объединялось все самое знаменитое и высокое из этого божественного, хотя и плохо вознаграждаемого занятия. В саду при его доме собирались лисенсиат Гаспар де Торрес, который достиг предела, какого только можно достигнуть в уменье перебирать струны с легкостью и искусством, аккомпанируя гитаре превосходнейшими переходами и модуляциями голоса; и много других лиц, вполне достойных, чтобы упомянуть о них. Но когда я услышал самого маэстро Клавихо, играющим на клавикордах, его дочь донью Бернардину,[410] игравшую на арфе, и Лукаса де Матос – на гитаре с семерным строем, подражающих друг другу в труднейших и необычных переходах, – это было лучшее, что я слышал в своей жизни. Но девушка – она теперь монахиня в Санто Доминго Реаль – это чудо природы по игре на клавикордах и арфе.
Но, возвращаясь к начатому рассказу, однажды, когда кончили петь и играть и все еще были под этим впечатлением, один из присутствовавших спросил, почему музыка не производит теперь такого действия, какое она обычно производила в древности, захватывая души и погружая их в то, о чем пелось, как это было с Александром Великим, который, слушая песни о Троянской войне, стремительно вскочил, схватился за меч и начал наносить удары по воздуху, как будто он сам находился под Троей.[411] На это я сказал:
– То же самое может происходить и теперь, да и на самом деле происходит.
Он мне ответил, что этого не может быть после того, как исчез энгармонический род музыки. Я возразил:
– Мне кажется, что именно при помощи энгармонического рода это не могло происходить, так как превосходство этой музыки заключается в разделении полутонов и диезов; но человеческий голос не может подчиняться стольким полутонам и диезам,[412] какими обладает этот род музыки. И поэтому великий знаток музыки, аббат Салинас, воскресивший этот вид музыки, сохранил его лишь для клавишного инструмента, так как ему казалось, что человеческий голос мог подчиняться этому только с большим усилием и трудом. Я видел его играющим на клавикордах, которые он оставил в Саламанке и на которых он делал руками чудеса; но я никогда не видел, чтобы он заставлял человеческие голоса исполнять это, хотя в то время в хоре Саламанки были певцы с прекрасными голосами и большим уменьем, а руководителем хора был знаменитый композитор Хуан Наварро.[413] Но это может происходить и происходит при помощи диатонического и хроматического родов музыки, которые обладают теми самыми условиями и качествами, какие необходимы, – и то же самое будет происходить каждый день; и это чудо ежедневно можно видеть в испанских сонадах,[414] обладающих таким божественным изяществом и новизной. Эти условия таковы: необходимо, чтобы слова выражали превосходные и очень глубокие мысли и чтобы такого же рода был их язык; во-вторых, чтобы музыка была настолько дочерью этих самых мыслей, что вытекала бы из их сущности; в-третьих, чтобы поющий их обладал необходимыми для их исполнения чувством и склонностью, способностью и уменьем; в-четвертых, чтобы слушающий их обладал соответствующими этому настроением и вкусом. При таких условиях музыка будет делать чудеса. Я был свидетелем, что когда два музыканта однажды ночью превосходно пели песню, начинающуюся стихом:
то кабальеро, приведшего этих музыкантов петь, охватила столь сильная страсть и волнение, что, вынув кинжал, он обратился к сеньоре, стоявшей, притаившись у окна, со словами: «Вот здесь оружие, пронзите мне грудь и сердце», – приведя этим в изумление музыкантов и автора слов и музыки, – потому что здесь были налицо все условия, необходимые, чтобы произвести такое действие.
408
В1580 г. дон
409
Под названием «vihuela de arco» Эспинель разумеет, по-видимому, виолу да гамба, родоначальницу современной виолончели. Слово «vihuela» обозначает гитару.
410
411
Плутарх и Диодор Сицилийский рассказывают, что Александр Македонский высоко ценил Гомера и знал наизусть всю «Илиаду» и часть «Одиссеи». Его идеалом был Ахилл, которого он считал своим предком.
412
Диез, в современном словоупотреблении обозначающий повышение звука на полтона, во времена Эспинеля обозначал третью или даже четвертую часть тона.
413
415