– А вы знаете, что я венецианец, благородный патриций? – а португалец таким же тоном ответил или спросил:
– А вы знаете, что я португалец, фидальго[424] из Эвора? – на что венецианец очень презрительно сказал ему:
– Убирайся в публичный дом, козел рогатый! – а португалец, топнув ногой, ответил ему:
– Отправляйся сам туда, негодяй!
Каждый из них пошел своей дорогой, поворачивая голову назад, причем Великолепный показывал пальцем на португальца и говорил, громко смеясь:
– Не идет, сумасшедший. Португалец точно так же говорил:
– Оглядывается, дурень.
Так что я не мог решить, кто из них обоих был более тщеславен и глуп, хотя полагаю, что португалец, – потому что он был дерзким в чужой стране, где так не любят испанцев, что венецианцы говорят, восхваляя свой город, что в нем не бывает ни жары, ни холода, ни грязи, ни пыли, нет мух и даже москитов, ни блох и вшей, и даже нет испанцев. Венецианцы настолько изворотливы, что нет восхваления на свете, каким они не воспользовались бы для того, что они любят и что им нужно, и нет таких непристойных слов, какие они не употребляли бы по отношению к тому, к чему они питают отвращение.
Один из таких дворян пришел купить немного рыбы и в очень ласковых и любезных выражениях осведомился у торговца рыбой, не будучи знаком с ним, как поживают его жена и дети, а его самого называл очень почтенным человеком. Но когда тот не захотел отдать ему рыбу по желаемой цене, он назвал его рогоносцем, жену его развратницей, а детей ублюдками.
Я видел там очень примечательные проявления превосходства, на какое, по их мнению, они имеют все права, вследствие древности своего рода и своего могущества.
В час обеда я пошел в свою гостиницу, и едва я пришел туда и начался обед, как мне сказали, что меня разыскивает какая-то знатная дама на носилках, спрашивая:
– Где здесь живет испанский солдат?
Я видел, что, кроме меня, другого здесь не было; я встал и пошел узнать, что ей угодно. Я увидел выходящую из носилок женщину; она была очень стройна и очень красива и не менее хорошо одета. Очень ласково, в приветливых и любезных словах, она поздравила меня с благополучным прибытием, что повергло меня в смущение и сомнение, так как я подумал, что она действительно принимает меня за другого; поэтому я сказал ей:
– Сеньора, я считаю себя недостойным столь высокого и благородного посещения, как ваше. Умоляю вас получше удостовериться, тот ли я, кого вы ищете.
Обнимая меня, с радостным видом она ответила:
– Сеньор солдат, я очень хорошо знаю, кого я ищу и кого уже нашла. Я сеньора Камила, сестра сеньора Аврелио, от которого вчера вечером я получила письмо, приказывающее мне принять вас и ухаживать за вами не как за чужим человеком, а как если бы это был он сам, – все время, какое вам будет угодно пробыть в Венеции.
– Я вполне уверен, – отвечал я, – что от такого благородного кабальеро я могу ожидать всех благ мира, и, вероятно, все предпринятое столь прекрасной и благоразумной сеньорой направлено к моему благу.
– Ну, так следуйте за мной, – сказала она, – хотя все это утро я не могла найти вашего местопребывания, у себя я распорядилась, чтобы для вас был приготовлен обед, приличествующий такому лицу.
И хотя я отказывался от этого, потому что здесь уже за все было заплачено, она сказала, что я должен обязательно исполнить приказание ее брата. Поэтому, расплатившись в гостинице, я отправился с ней, не сомневаясь уже в том, что она говорила. Однако я шел, думая, не было ли это хитростью со стороны ее брата, чтобы осуществить в Венеции то, чего ему не удалось выполнить в своей усадьбе. Но она вела меня в свой дом с такой приветливостью и любезностью, что у меня исчезли всякие дурные мысли и подозрения.
Мы вошли в очень красиво убранный зал, где я нашел накрытый стол, уставленный обильными и изысканными кушаньями, которыми я занялся очень охотно, потому что имел большую потребность в этом. Все блюда были очень вкусно приготовлены, а кроме того, их раскладывала и предлагала сеньора Камила своими серебристо-белыми руками, не переставая превозносить расположение и настойчивость, с какими сеньор Аврелио, ее брат, поручал ей все это. После обеда она достала подписанное Аврелио письмо, гласившее следующее: «Я озабочен из-за одного испанского солдата, моего гостя, поступки которого обнаруживали в нем человека знатного; я не мог принять его так, как мне хотелось бы, хотя ваша сестра и моя супруга послала ему в дорогу янтарный кошелек с сотней эскудо, а от себя лично золотой крест с рубинами и изумрудами, так как в то время больше ничего не могла. Разыщите его, окажите ему гостеприимство и примите его как меня самого, не давая ему ничего тратить за все время его пребывания в Венеции, – а если он вздумает вернуться сюда, дайте ему все необходимое на дорогу».
424
«