Когда наступила ночь, шесть стражей отправились на свое место, и когда одни из них сели, а другие растянулись без штанов, – ибо они их не употребляли, – мы подожгли пороховую дорожку и огонь мгновенно достиг бывшего под ними пороха и обжег им эту часть тела так, что благодаря пороху и камешкам они много дней не могли садиться. Они и остальные по своей наивности подумали, что огонь вышел из земли, и все в страхе и изумлении побежали рассказать об этом своему губернатору, и тогда наши товарищи с двумя другими остававшимися на корабле поспешно вошли к нам, принеся шесть небольших мешков с порохом и пулями, благодаря чему мы ободрились и приготовились к защите на тот случай, если с нами могло что-то случиться. Мы провели эту ночь бдительно, расставив часовых и опять устраивая себе прикрытия из бревен. Но так как они не поняли, что вред был нанесен им из пещеры, то они ничего не предпринимали против нас. Утром, когда всходило солнце, они принялись смотреть на него и приветствовали его музыкой завываний и свирелей и очень немногими, но часто повторяемыми словами.
Глава XXIII
Вернулась собака, или гонец, со своей тростинкой во рту, и в письме было написано их знаками, чтобы нас не оставляли на острове, ибо люди, обладающие парными членами, будут иметь также двойственные умыслы. И ради сохранения мира, которого они всегда придерживались, – они не смогут поддерживать его, если чужеземцы станут могущественными в их стране. Ибо если в стране произойдет какое-нибудь возмущение, то вред будет больше, если будет кому прийти на помощь мятежникам. Потому что мир сохраняется постольку, поскольку нет никого, кто покровительствовал бы недовольным, а если низшие не будут повиноваться высшим, то невозможно будет сохранить мир. Ибо, если нарушители спокойствия не найдут никого, кто присоединился бы к ним, они будут жить в тишине и спокойствии. Ибо животные одной и той же породы живут в мире друг с другом, но если они принадлежат к разным породам, то между ними никогда не бывает мира, и так же будет и у нас с ними. Нехорошо, чтобы чужестранцы стали пользоваться тем, что обитатели острова всегда хранили для себя, не входя в сношения с чужими. Чтобы жить в мире, нельзя вести дружбу с людьми иных обычаев. И так как надлежит отправлять правосудие с полным равенством, то мы должны были бы находиться под таким же покровительством, как и туземцы, и от этого возникла бы вражда, которая стала бы нарушать спокойствие. Поэтому предписывалось не допускать нас на остров, но отпустить в полной безопасности.
Вследствие такого ответа нам позволили свободно уйти с острова, но с такой поспешностью, что не позволили нам даже половины дня остаться там.
Мы ушли даже скорее, чем они требовали, угадывая, что должно было произойти. Потому что едва мы очутились в лодке, как они вошли в свою пещеру и, найдя ее опустошенной, поспешили на берег моря, бросая в нас камнями и обломками скал в таком множестве, что они нас потопили бы тысячу раз, если бы лодке не помогал тянувший ее корабль. Мы подплыли, и я нашел свою супругу и других женщин на корабле охваченными таким желанием видеть нас, словно мы находились в отсутствии много лет.
Так как матросы отдохнули и не оставались праздными, то, когда мы успокоились на своем корабле, мы нашли паруса починенными, снасти и корпус судна приведенными в лучшее состояние и сделанными все необходимые исправления. С благоприятным для моряков ветром мы ушли от этого острова Недосягаемого с запасом продовольствия, достаточным для кругосветного плавания. И, чтобы не быть многословным, по истечении года, после множества перенесенных невзгод, мы находились поблизости от Гибралтарского пролива, где меня постигло величайшее несчастье и беда. Наш корабль шел поврежденный столь длительным безостановочным плаванием и перенесенными бедствиями, когда появился корабль неверных, и в виду Гибралтара они без всякого вреда для себя обстреляли нас так, что мы должны были сдаться. Убив некоторых из наших товарищей, они сейчас же взошли на корабль и захватили мою супругу и служившего нам маленького пажа вместе с женами других товарищей. Но так как это было в виду Гибралтара, а люди там обладают мужеством и человеколюбием, то они со всей возможной поспешностью на десяти или двенадцати лодках явились к нам на помощь под предводительством дона Хуана Серрано и его брата дона Франсиско, который нанес такой же удар мечом отважному предводителю, как и дон Фелис Арьяс,[484] и рассек ему железный шлем и раскроил голову, от чего тот мертвым упал в море, что принесло нам жизнь, а моей супруге смерть, потому что враги, перестав причинять нам вред, отступили и сошли на свой корабль, забрав с собой женщин. Тот, который похитил донью Мерхелину, воспламененный ее красотой, хотел совершить над ней насилие, но она на моих глазах убежала от него, ухватилась за снасти и бросилась в море, причем никто из этих еретиков не поспешил к ней на помощь. Наступила ночь, и жители Гибралтара, преисполненные жалости и сострадания, доставили нас на сушу и оказали нам гостеприимство, удобно разместив в доме дона Франсиско Аумада-и-Мендоса, сами же они вернулись, чтобы попытаться уничтожить этих врагов веры и испанской короны.
484