Вчера я уехал из Гибралтара, больше желая себе смерти, чем жизни, однако смерти не такой медленной, как наступает эта.
Доктор Сагредо окончил свой рассказ, совершив слезами поминки по своей жене. Оба находившихся с нами пленника хотели утешить его, очень нескладно помогая ему переносить его горе, потому что они насильно хотели заставить его быть веселым. В этом сказывается невежество людей мало знающих, ибо гораздо больше утешается огорченный, когда говорят ему, что он имеет основание быть таким, а не когда хотят, чтобы он имел довольный вид при не давно пережитом страдании. Если хотят принудить скорбящего, чтобы тело его танцевало и плясало, в то время как сам он почти без души, и при помощи глупых доводов и таких грубых утешений, какими были эти, то это все равно, что заставлять реку повернуть вспять ее течение. Скорби опечаленных и грустных надлежит облегчать, давая им понять выражением своего лица, что часть их печали захватывает и других, что у них в избытке поводов, чтобы быть грустными, ибо когда у них есть, кто сострадает вместе с ними, то, если они еще не утешаются совсем, скорбь их, по крайней мере, уменьшается. Для двух категорий людей я считаю неприменимым, чтобы кто-либо прекословил им, когда происшествие еще свежо: для холериков и меланхоликов – потому что тогда для тех и других несчастье становится гораздо большим.
Одному не очень мудрому судье, когда он только что поужинал, взбрело в голову наказать плетью одного почтенного человека, и когда он приказал зажечь факелы для такого празднества, то город возмутился и по этому поводу начали кричать, он же вспыхнул еще больше, до такой степени, что призвал палача с твердым решением совершить это вследствие противодействия, какое ему оказывали. Когда дело совсем было уже погибло, подошел один рассудительный человек и сказал:
– Хорошо, что сеньору коррехидору препятствуют, хотя он имеет столь серьезные основания. Пусть ваша милость накажет его, ибо все будут рады этому. Но, чтобы они не обжаловали этого решения в высшую инстанцию, пусть ваша милость призовет писца и произведет небольшое следствие.
Это удовлетворило судью, и уже при допросе второго свидетеля у него прошли его страстное желание и возбуждение мозга, ибо эти две страсти не допускают противоречия, а поддаются только спокойному совету.
Глава XXIV
Так как пастухи или разбойники, как было сказано, чувствовали себя в опасности, то они не хотели отпускать на свободу тех, кого держали в пещерах, и не давали прохода тем, кто хотел продолжать свой путь, чтобы не было столь достоверных свидетелей, потому что им казалось, что их преступления не были вполне доказаны. Они поймали молодого очень красивого пажа, шедшего в одиночестве, и, привязав его около нашей пещеры, они хотели пытать его, чтобы он сказал, с кем он шел и почему он опередил своих спутников, так как разбойники думали, что его выслали вперед на разведку местности и что его господа были богатыми людьми или шли сюда для того, чтобы причинить им вред, от которого они потом уже не могли бы оправиться. Так как паж отрицал это и не мог сказать им, что они от него требовали, они приказали ему раздеться, чтобы пыткой заставить его сказать правду. Тот с большим самообладанием и учтивостью спросил их, кто был предводителем или главой этой шайки. Ему ответил Роке Амадор,[485] ибо так его звали:
– Это я; почему вы спрашиваете об этом?
– Я спрашиваю об этом потому, – сказал паж, – что я много наслышался о вашей справедливости и власти над подчиненными и что вы никогда не оскорбляли того, кто говорит вам правду, – и с этой уверенностью я расскажу вам, кто я.
485