Когда я, как ищущий самку олень, бродил между деревьями Аламеды,[273] я услышал, что меня призывает лань, и, поспешая на призыв, сказал себе:
– Как это возможно, сеньор любезник, быть настолько небрежным, что ваша милость даже не замечает обращенных на нее взоров, более внимательных, чем обыкновенно?
Я взглянул на ее лицо и фигуру, и хотя она была исключительно хороша, я все же ей поверил, ибо я был настолько тщеславен, что готов был верить в возможность любой милости.
Она говорила:
– Ведь я дошла до такого состояния, что не обращаю внимания ни на собственное достоинство, ни на честь своего супруга! О, да будут прокляты неосторожные глаза, да будут прокляты ноги, переступившие, на мое несчастье, через порог его дома. Ведь я отдала свою свободу тому, кто, не знаю, будет ли уважать ее! Ведь я смотрю на того, кто не знает меня и кого я не знаю, и должна просить того, кто никогда не внимал ничьим просьбам! Лучше мне умереть, чем оказаться во власти того, кто, может быть, будет смеяться надо мной и презрительно отвергнет мои дары!
И при этом она притворилась проливающей такие трогательные слезы, что заставила меня потерять рассудок. И, совершив свой обман, она покинула меня и ушла с величайшим изяществом и грацией.
Меня бросило в холод и жар от поспешности ее ухода и от ее слов, покоривших меня. Служанка сказала мне:
– В хорошем состоянии нашла ваша милость мою сеньору, ведь она всегда так печальна; от этого происходит ее дурной характер, так что никто в доме не может образумить ее. Следуйте за ней, ваша милость, только остерегайтесь, чтобы вас не заметил ее муж, потому что он очень знатный кабальеро и достаточно ревнив, хотя моя сеньора никогда не давала ему повода быть таким.
Я последовал за ней, удивленный и довольный тем, что, как мне казалось, я был достоин многого, внутренне ценя себя гораздо выше, чем это было разумно. Я дошел до ее дома, стоявшего на узкой улице, выходившей на Оружейную улицу,[274] и она сейчас же оказала мне милость, показавшись у окна, и предупредила меня, чтобы я много не кружил здесь, так как она уведомит меня, что я должен был делать. Несколько дней я ходил, добиваясь увидеть ее, потому что мне казалось, что из уважения к себе она не хотела отдаться сейчас же.
О, мирские обманы, как легко верит человек тому, что ведет к его удовольствию или выгоде! Если бы мы так же ценили и взвешивали то, что касается нашего блага, как то, что направлено к нашему вреду, мы не впадали бы во столько пороков и несчастий, как это случается. При виде удовольствия, мы бросаемся на него с надеждой на благо и не остерегаемся в дурном, хотя конец одного так же опасен или сомнителен, как и другого. Более спокойно мы идем по пути порока, но неуверенно по пути пользы; потому что одно нас заставляет быть осторожными, а другое – беспечными; в одном может оказаться обман, а в другом – отсутствие обмана очевидно, как это случилось со мной, ибо, поверив обману этой женщины, я оказался в большой опасности; но кого не обманет красивое лицо и стройная фигура, в соединении с неясными словами и выразительными глазами?
Наконец я добился того, что она прислала мне самую нежную записку, гласящую, чтобы я пришел к ней в эту ночь. Я оделся возможно наряднее, взял свою шпагу и большой фонарь, который мог служить и щитом, и отправился прямо к ее дому, не думая ни о чем другом, кроме предвкушаемого наслаждения. Я нашел дверь и ее объятия раскрытыми, – она приняла меня со всеми ласками, на какие я мог надеяться по ее поведению притворным словам; она заперла дверь, и сейчас же в нее постучали. Она, не спрашивая, кто стучит, сказала:
– Друг мой, это стучит мой муж; войдите в эту кладовку, потому что он сейчас же опять уйдет.
Я вошел туда со своим зажженным фонарем, дверь кладовки задвинули на засов, и я оказался очень хорошо запертым. Почти все маленькое помещение было наполнено виноградными лозами и сухим тростником; там был колодец, который выходил наверх с подвешенной бадьей. Я принялся слушать, что говорили, так как из-за того, что заперли дверь за мной, я заподозрил недоброе. Сеньора спросила воображаемого супруга:
– Я уже заперла этого человека; что надо сделать?
Тот ответил – хотя и тихо – голосом, по которому я мог узнать, что это был мой противник:
273
Существовала легенда, что Геркулес был основателем Севильи, и некоторые считали этикоринфские колонны остатками римского храма Геркулеса.