В долине водились тысячами дикие индюки; великолепное бывало зрелище, когда они по вечерам спускались с холмов большими стаями, чтобы рассесться внизу на деревьях. На нижнем лугу водилось немало антилоп; каждый день мы видели вблизи диких кошек и луговых волков — койотов. Я помню, как однажды, пересекая низкий ровный луг, заросший кустарником, я увидел следы койота, бежавшего по прямой линии, уставясь носом в землю, словно пойнтер, преследующий перепелку. Мое любопытство было сильно возбуждено, когда я поймал взгляд короткохвостой кошки, канадской рыси, которая ползла по земле в том же направлений. Я знал, что оба они выслеживают добычу, которую оба почуяли, не подозревая один о другом. Я подумал, что это может оказаться теленок, и крикнул. Крик спугнул кошку, и она бросилась от следа в сторону. Койот же продолжал путь и не остановился, пока тексасская корова подбежала к месту, куда он направлялся, и опустив рогатую голову, готовилась отразить нападение. Тем временем теленок выскочил и непринужденно принялся сосать ее.
В этой местности, как и среди меловых отложений Канзаса, забота о воде причиняла нам немало хлопот. Вся вода в реке была насыщена раствором соли и других минеральных веществ. И кроме того в красных отложениях не было ни источников, ни колодцев. Порода, залегающая на поверхности, сильно пориста; вода просачивается насквозь до плотных серых пластов, лежащих ниже, и по ним стекает в реку. Эти серые пласты лежат глубоко от поверхности, и насколько мне известно, до них никогда не доходили при рытье колодцев. Таким образом все зависит исключительно от дождевой воды. Она собирается или в искусственных водоемах, вырытых пастухами, или в естественных — в ямках и озерах вдоль речного ложа; но чаще всего — в старицах[45] речной долины, где красная тонкая грязь плотно утоптана скотом, а в прежние дни утаптывалась, вероятно, буйволами. Такие озерки держат воду годами, хотя часто их очень загрязняет скот, который в жаркие летние дни забирается в воду, чтобы укрыться от оводов.
Для нового в тех местах человека странное зрелище наблюдать, как скатывается с холмов дождевая вода. От мелкой красной глинистой пыли она скоро становится густой, как сливки; каждому, кто помнит светлые источники и прозрачные колодцы восточной части страны или иных гористых местностей, противно даже подумать, что этой водой придется пользоваться для питья, стряпни, и для всех хозяйственных надобностей. В тихие дни, когда ветер не колышет воду, красный ил садится на дно водоемов; надо очень осторожно черпать ее, а не то вода мгновенно мутнеет и густеет от ила, который поднимается со дна.
Ничто, кроме кипячения, не осаждает из этой воды примесей, хотя ее и можно отчасти очистить мякотью кактусовых листьев. Иногда я подбирал опавшие листья колючей груши, разбивал их камнем в слизистую массу и бросал в ведро с тинистой водой. Вместе с этой слизью садился на дно ил, но и тогда жидкость, которая оставалась на поверхности, не казалась особенно соблазнительным питьем. Скоро, впрочем, я привык к густой красной воде, как все другие жители той стороны, и полтора года преспокойно пил ее, когда мне хотелось пить. Когда человека мучит жажда, он сначала пьет, а потом уже разбирает вкус воды. Я спросил однажды старого коровьего пастуха, как он добывает себе питьевую воду на пастбищах. Он ответил мне: «Там, где может напиться корова, напьюсь и я». А коровы пьют очень грязную воду, если нет другой.
Всю ту зиму я провел в непрерывных раскопках, прошел тысячи гектаров выветрившейся породы и безуспешно искал ископаемых. Преобладающий цвет этих отложений — красный, но оттенки меняются, так что глаз устает и раздражается от этой постоянной их смены. Кроме того, попадаются бесчисленные конкреции, которые приходится тщательно пересматривать. Если бы работа вознаграждалась хорошей добычей, все было бы хорошо; но я не знаю более утомительного труда, как проводить день за днем в бесплодных поисках.
В конце концов Хаман, раскормив лошадей на двухдолларовом зерне, затеял со мной ссору, чтобы иметь предлог уйти от меня; он уехал вместе с упряжкой, которую я нанял на длительный срок, и оставил меня совершенно одного. К счастью, однако, я нашел славного честного ирландца по имени Пат Уилен, который сделался не только отличным мне помощником, но и верным другом.
Однажды в душный день я послал его в город за съестными припасами. В то время у меня не было палатки, но он мне оставил навес от повозки, и я примостился с южной стороны большого дерева, в такой густой заросли молодняка, что она была почти непроницаемой защитой от северного ветра.