Инструмент для операции «Хайдеггер» был спрятан в самый укромный темный угол, где лежал вместе с нефритовой подвеской, жемчужным браслетом и золотыми украшениями. Инструмент этот был вещью совершенно заурядной, но все же необычной для домашнего хозяйства. Чтобы раздобыть эту штуковину, пришлось просить о помощи родственников, приславших ее с родины. В общем, хлопотное было дело.
Она сдвинула деревянную крышку, заглянула внутрь ящика, и в глаза сразу бросились не драгоценности, не сверкающие украшения, а тот невзрачного цвета инструмент.
Она уже давно не носила украшений, но всегда помнила те ощущения, что дарят телу прикосновения драгоценностей — мимолетную прохладу от жемчуга летом и то чувство пустоты в груди, что вызывает горячая нефритовая подвеска, вытащенная из-под свитера.
Она решила достать инструмент. Взглянув на медленно тянувшиеся к ящику руки, она заметила, что кожа у нее теперь стала мягкой и гладкой. Через стекло проник луч и осветил темную кладовку — это взошла луна.
Она подняла штору и вернулась на стул. Лунный свет сочился сквозь темноту. Как и в тот день, он был мягок, тих и спокойными волнами перекатывался по комнате. Должно быть, уже минуло десять лет, а тот вечер по-прежнему четко отражался на поверхности ее смутных и мрачных дней.
В тот вечер она вошла в спальню и нажала на выключатель потолочного светильника. Лампа, потрескивая, погасла, однако в комнате по-прежнему было светло. Она приблизилась к окну и увидела в небе луну, лунный свет заструился по ее распущенным локонам. Взглянув на свет у себя на плече, она вдруг оторопела, как будто впервые осознав существование луны в ночи. Чистый и прозрачный свет растворил ночную тьму, луну окольцевало ледяное свечение, за которым начиналась серо-синяя тьма. Он подошел и встал рядом. «Вспомнила давно читанные стихи, — заговорила она, — они будто ожили, обрели дыхание и форму. Я словно перенеслась в древние времена и своими глазами увидела тех, кто писал эти строки. Только взгляни, разве не такой же была луна в Танскую эпоху[27]?» Муж ответил: «Понимаю, не надо слов». Они понимали без слов как друг друга, так и луну. Вечный лунный свет, словно снег, изящно падал на них и таял, разливаясь на полу у их ног. Луна была одержимой, шли годы, а она не менялась. Они сели бок о бок, озаряемые лунным светом. Чжоу Сугэ полностью расслабилась и ощутила блаженство, его лицо тоже выражало уверенность и покой. В тот момент она поверила, что они уловили что-то непреходящее. Это был вечер, исполненный спокойствия и определенности. Каждый раз, когда мир приводил ее в смятение, стоило лишь подумать о том вечере, как она сразу же обретала уверенность. Все-таки есть на свете что-то непреходящее.
В этот раз, сидя на стуле, она испытывала раскаяние в еще не содеянном: «Что же ты задумала? Что ты с ним хочешь сделать?» Она закрыла крышку ящика и с силой придавила ее, словно стремясь спрятать внутри все дурные помыслы, замкнуть их, запечатать, пока они не обратятся в прах.
Она вышла из кладовки, подняла мужа с дивана и предложила:
— Пойдем прогуляемся.
Они шли по дорожке вдоль искусственного озера, лунный свет покачивался вместе с поднявшейся на просторе вод рябью. Муж шел следом, но не как тень, а словно приросший к ней камень, давящий и тянущий к земле.
Ночью в постели он засыпал, только держа ее за руку. С того дня, как Бонхёффера нашли разбившимся во дворе, состояние мужа стало заметно хуже, он приходил в себя все реже и реже. Во сне он по-прежнему с силой цеплялся за ее руку и даже, бормоча что-то, пытался энергично сосать ее пальцы. Ей много что снилось. Иногда она видела Бонхёффера в объятиях мужа, его торчащие острые ушки, синие-пресиние круглые глазки, придававшие ему вечно удивленный вид, белоснежную и гладкую длинную шерсть и симпатичную мордочку. Мужу больше всего нравился этот самый удивленный вид, как будто кот каждую секунду открывал в мире что-то новое. Иногда же ей снилось, что она летит в самолете и видит, как бесконечная гора опрокидывается в реку, передавленный поток постепенно замирает и больше не двигается.