"Дошло до нас, что князь Петру Молдавский находится в твоей земле. И мы по важным причинам желаем видеть его при нашем дворе. Просим и повелеваем послать к нам оного Петру, из чего воспоследует для твоей милости выгода, а для него — немалая польза".
В те годы, когда султан Магомет, неудержимо следуя велению своей судьбы, готовил новый поход на запад, в третьем княжестве даков — Валахии правил грозный Влад, сын Воеводы-Дьявола. Князь сей, прозванный Цепешем, был, несомненно, отважнейшим полководцем своего времени. Но демон беспокойства мутил его, и снились ему кровавые сны. Затрудняемся сказать, в какой мере превосходил этот посланец гнева воителей той поры. Ибо дьявол то и дело стучал когтем в его висок, и глаза князя горели ненавистью к людям.
Король Матвей и его советники крепко надеялись на ратную доблесть Влада-Цепеша в войне, которую неверный со всей очевидностью готовил против европейцев. Дабы привлечь князя, Матвей надумал породниться с ним, отдав ему после победы в жены свою сестру. Подобные христианнейшие мысли, весьма угодные венецианцам и римскому папе, подкреплялись и прямым расчетом: нужно было удержать Килию, восточный амбар Венгрии, охраняемый угрскими пушками и добрыми ратниками под начальством королевских капитанов.
В Валахии, как и в Молдавии, было немало искателей престола. Влад-Воевода правил с 1456 года. Только успел он основаться в Дымбовицкой крепости[79], как в Бырсе[80] объявился другой скиталец, Владислав Дан, нашедший приют и кормление у жителей Брашова; третий, Влад-Монах, жил среди саксов[81] Сибиуской земли. В канун лихого 1462 года Влад-Цепеш, преследуя то одного, то другого соперника, счел себя вправе воевать земли, давшие им прибежище. Возглавив конные отряды, он приказал им сперва растоптать засеянные поля Бырсы, а затем спалить их; стада не гнали в Валахию через перевалы, а посекли на месте; словно собрались тут волки со всего света и, зарезав овец, оставили их гнить без надобности. Горящие села на холмах освещали ночные кутежи в долинах. Простершиеся ниц рабы были вознесены гораздо выше, чем сидят обычно люди, — на то в обозе были заготовлены колья с паленым острием. Правда, для детей имелись колья покороче. Для брашовских купцов и их служителей были уготованы более жестокие и долгие пытки. Люди того времени привыкли вообще к подобному искусству. И все же слава Влада Сажателя на кол дошла до персидского хана Узуна и Людовика XI, французского короля. Особенно король Людовик, носивший шляпу с ликами святых, мечтал, блаженно улыбаясь, о том полезном искусстве разрушения, которого достиг далекий дунайский князь. Ибо купцы короля, которых ему приходилось защищать от нападений собственных баронов, поведали, что на большом валашском шляхе, ведшем в Бузэу и Килийскую крепость, для мошны путника нет вернее места, чем порог подворья или просто пыль дороги. Злодеи-воры гнили на кольях, вниз головой, пронзенные насквозь до самой макушки. Оставшиеся в живых бегут от мошны, как крысы от крысоловок.
Валашский воевода обрел княжение по милости султана Магомета, приславшего полки неверных из самого Стамбула и придунайских крепостей. Но, воцарившись на престол, он сразу обратился к христианскому венгерскому королю и возобновил старинную вассальную зависимость. После смерти Владислава он нашел поддержку у Матвея. Война с язычником назревала: первый удар угрожал Венгрии, а Валахия и вовсе была на самом пороге нашествия. А посему между Будой, Тырговиште[82] и Дымбовицкой крепостью то и дело скакали гонцы с грамотами, содержащими призывы, советы и посулы. Несмотря на жалобы саксов, разбой, чинимый Цепешем в Семиградии, оставался незамеченным. Крепкая рука, опустошившая Загорье, должна была служить противу общего врага.
В лето 1461 валашский князь прекратил выплату дани туркам золотом и детьми[83]. Магомет улыбнулся, зная, что еще до него о том проведал венецийский посол синьор Балби, получивший специальным курьером весть от посла в Буде, синьора Томасси.
— Отписать видинскому паше, — распорядился падишах, поводя острым носом в сторону тайных служителей и греческих дьяков. — Пусть отправляется к гяуру да сведает, в чем дело. Коль он на самом деле занемог, пусть привезут его сюда, мы исцелим его. И пусть слуга наш Юнис-бей Катаболинос отвезет немедля сию грамоту да шепнет на ушко Кара-Ифлак-бею[84], что нет иного мудрого решения, как быть под нашею рукой. Ибо милость наша — что вешнее дыханье ветерка, а гнев смерчу подобен. Пускай не слушает он венгров, папистов да купцов, тогда заживет припеваючи.
Отуреченный грек Юнис-бей поскакал в окружении султанских служителей к Видинской крепости. Представ перед Хамзой-пашой, он с почтительным поклоном протянул ему на ладонях высочайшую грамоту. Хамза-паша послал сейчас же весть спагийскому[85] аге: точить сабли и седлать коней.
Катаболинос поспешил дальше за Дунай и, застав Влада-Воеводу в стольном городе, шепнул ему на ушко разумнейший совет султана. Тем самым он доказывал князю, что, хотя волею судеб, вынужден носить тюрбан, он — верный брат ему. Влад-Воевода оглядел его большими печальными глазами и, горестно вздохнув, улыбнулся.
— Не соблаговолит ли господарь встретиться с Хамзой-пашой? Обменяться бы словами дружбы и договориться бы о сроках выплаты дани…
Конечно, господарь готов встретиться с Хамзой-пашой. За добрыми советами следует добрая дружба. Если тем самым возможно унять гнев наипреславнейшего падишаха, тени Аллаха на земле, то Влад-Воевода пойдет на эту встречу, не опасаясь хитрости или засады.
Юнис-бей Катаболинос, ухмыляясь в бороду, сопровождал его. Хамзу-пашу он тайно известил не обнаруживать всей ратной силы, ибо злодей не ведает заботы. Но на пути к городу Джурджу, в час, назначенный для встречи, налетели, словно коршуны, ратники Цепеша. Сперва они схватили султановых посланцев, затем окружили и полонили видинских спагиев. Пленных повели к Тырговиште. В просторном поле цепешские мастера потрудились над ними, проткнув всех до последнего кольями сквозь шаровары и подняв затем высоко над землей.
— Добротная работа, — кивнул князь, тоскливо разглядывая казненных, только его светлость Хамзу надобно снять и поднять на более высокий кол, как подобает старшему по чину.
Не сразу дошли до Стамбула валашские вести: для плохих вестников немые служители Сераля держали наготове шелковые шнурки. И лишь когда зима воздвигла ледяные мосты через Дунай, заторопились к Стамбулу фракийские гонцы, словно нес их на крыльях ужаса полночный ветер.
Оказывается, Кара Ифлак-бей перешел Дунай со своими подмастерьями по кровавому ремеслу и захватил один за другим правобережные города от Чатала до Никополя. Прорвавшись в крепости, он вспарывал животы агам и сердарам[86]; затем прошел огнем и мечом все села подряд. Командиры вели счет сожженным домам и отрубленным головам. Так что вскоре Цепеш смог отправить королю Матвею подробный счет за подписью и печатями: 23809 голов были сложены в кучу и сосчитаны при нем. Что до других 884 подданных проклятого Махмета, князь клятвенно уверял, что они сгорели в домах. В итоге получается 24693 убитых.
Синьор Томасси, спеша порадовать сенаторов Республики, отослал в Венецию копию описи. И приписал, что Влад просит срочной помощи у венгерского короля, ибо в ответ на подобный вызов весной неминуемо последует турецкое нашествие. Он же против несметной лавины османов может выставить не более двадцати тысяч настоящих воинов. Конечно, насколько возможно, король поможет валашскому господарю, однако у него у самого немало трудностей и осложнений. Впрочем, главнейший пункт его стратегии теперь осуществлен: Магомет обрушится на Валахию, а не на Венгрию. Пусть же сами мудрые сенаторы и благородный дож решают, как им быть при данных обстоятельствах: послать ли денежную помощь либо ограничиться дипломатическими акциями? Во всяком случае воевода полон решимости сражаться со всей силой отчаяния — иного выхода у него нет.
81
Саксы — немецкие колонисты, основавшиеся в некоторых районах Семиградия и Баната с начала XII в.
83
…дань золотом и детьми — помимо денежной дани, турки требовали и детей мужского пола для пополнения янычарских отрядов.