Пик голода в Челябинской губернии, как и в других частях региона, пришелся на весну - начало лета 1922 г. В марте жители Челябинского уезда питались падалью, собачьим мясом, костями, древесными опилками, корой, соломой, картофельной ботвой, мхом, корнями камыша, глиной, полынью, конским навозом, дохлой птицей. Суррогаты и скот были к этому времени уже съедены.[1542] В информационных материалах Челябинского ГПУ за февраль-апрель констатировалось, что «людоедство и трупоедство стали обычным явлением».[1543] В Троицке в апреле фиксировались случаи самоубийства на почве голода, на улицах лежали трупы умерших голодной смертью. В мае в Златоустовском уезде не успевали хоронить покойников и складывали их в пустующие дома. Множество трупов лежали на дорогах неубранными.[1544]
Согласно информации ГПУ, в голодающей части губернии, особенно в Верхнеуральском уезде, в апреле было не до сева: «Здесь население дошло до людоедства, трупоедства и совершенной потери человеческого образа жизни». За январь-апрель 1922 г. в уезде было зафиксировано 56 случаев людоедства. Трупоедение было еще более распространено. Здравотдел ежедневно хоронил до 150 человек, еще больше было незарегистрированных умерших. Поскольку скотина была поедена еще до января 1922 г., в ход пошли кошки, собаки, крысы, сырые кожи. Но и они к маю были съедены. Росло количество краж и грабежей, в народных судах и отделах юстиции скопилось до 5000 уголовных дел.[1545]
В середине мая 1922 г. из Георгиевского поселка Елизаветпольской станицы в Троицкую горуездную комиссию помощи голодающим было направлено письмо, в котором секретарь местного исполкома описывал процесс вымирания поселка:
«Доношу, что случаи смерти на почве голода увеличиваются с каждым днем, так, например, в марте месяце зарегистрировано умерших от голода 20 человек, в апреле месяце 29 человек, а за 15 дней мая месяца от голода умерло 35 человек. Случаев людоедства не замечается, что касается употребления в пищу трупов павших животных, то таковое является обычным явлением, одним словом, в пищу употребляется все, что только можно есть, кошка, собака, мышь, суслик, сурок и прочие животные и звери. Помощь оказать голодающим никто среди жителей поселка не в состоянии».[1546]
С апреля динамика развития голода на страницах чекистских отчетов и на газетных полосах приобрела более дифференцированный характер. Казалось, многое говорило о постепенном преодолении голодной катастрофы, начиная с поздней весны 1922 г. Прекращение взимания недоимок по продналогу, отмена гужевой повинности, выдача семян, «дружная» весна, сулившая хороший урожай, — все это содействовало улучшению крестьянских настроений.[1547] Апатия сменилась лихорадочной подготовкой к посевной кампании. Сев стал вожделенной целью, отодвинув все другие проблемы. ГПУ так формулировало крестьянскую позицию:
«Нам все равно, какая власть, — говорили крестьяне, — дайте нам лишь возможность засеять поля, и осенью мы недоимки и налог выплатим. Дайте только семян».[1548]
Собрав последние силы, применяя лопату вместо плуга и используя, за неимением рабочего скота, собственную мускульную энергию, крестьяне засевали поля.
Появлению надежд на выход из голода способствовали более ощутимые меры помощи голодающим. В июле 1922 г. в Челябинской губернии помощь оказывалась 421 382 взрослым и 368 329 детей. Помимо комитетов помощи голодающим, большую работу по преодолению голода развернули иностранные организации.[1549] Однако преимущественную помощь голодающим оказывал Помгол, овладев, наконец, ситуацией. В государственном информационном бюллетене ГПУ за 20 июня - 5 июля подчеркивалось, что состояние губернии значительно лучше, чем два-три месяца назад. Голод ощущался не так остро, благодаря появлению огородных продуктов и более энергичной помощи Помгола и других организаций.[1550]
Эту позитивную тенденцию не следует, однако, считать абсолютной и универсальной. В ряде уездов продовольственная ситуация оставалась катастрофической, а поступавшая помощь была явно недостаточной. Двусмысленность в оценке положения в Челябинской губернии в июньском (1922 г.) бюллетене ГПУ не позволяет говорить о поступательном преодолении голода как генеральной тенденции: