«Общеполитическое состояние губернии заметно улучшается, хотя голод и эпидемии свирепствуют по-прежнему, в особенности в Верхнеуральском уезде, где голод дошел до ужасающих размеров, благодаря его оторванности и трудности переброски продовольствия для голодающих, хотя там Помголы и Межрабпом кормят некоторую часть голодающих, но удовлетворить все голодающее население они не в силах.
Причинами улучшения политсостояния губернии и поднятия настроения, как среди рабочих, так и среди сельчан, служат виды на хороший урожай и реальная помощь Помголов и различных организаций, как то: АРА, Миссия Нансена и др.»[1551]
В августе 1922 г. государственный информационный бюллетень губернского отделения ГПУ отмечал дальнейшее улучшение настроений населения. Это утверждение не касалось, однако, значительной части губернии — Курганского, Верхнеуральского и части Миасского уездов. В начале мая в ряде мест выпал вызвавший падеж скота от бескормицы глубокий снег, который пролежал две недели, прозванные крестьянами «второй зимой». В Курганском уезде надежды на хороший урожай оказались обманчивы: сильные туманы и утренние осадки росы лишили колос зерна. Пробный умолот ржи в южных волостях составил пуд с десятины. В лучшем случае удавалось собрать столько же, сколько и засеяли. В Верхнеуральском уезде почти половина посевов хлебов пострадала от ржавчины и сильного града. Чекистский документ констатировал: «Настроение крестьян этих мест паническое, наблюдаются массовые случаи, что крестьянин, смотря на постигшие его бедствия, забирает свои пожитки и покидает родные места».[1552]
Настроение сельских обитателей Челябинской губернии и в августе 1922 г. колебалось, таким образом, от надежды на лучшее до покорного безразличия. И тем не менее новый урожай и усиление помощи голодающим сделали свое дело. Количество голодающих шло на убыль. Так, в Златоустовском уезде, где численность страдающих от голода с января по июнь 1922 г. поступательно возрастала, в июле число голодавших стабилизировалось на июньском уровне, а в августе сократилось в 2,5 раза.[1553]
Голод отступал. Население мучительно медленно начинало высвобождаться из тисков голодной катастрофы.
Во второй половине 1922 г. регион начал оживать. Крестьянство, пережившее ужасы голода, осенью, казалось бы, могло перевести дух. Многое свидетельствует, однако, о том, что успокоение было неустойчивым и обманчивым. Старые проблемы и сопутствующие им страхи не были преодолены.
Осенью 1922 г. власти не на шутку встревожило неожиданно быстрое и широко распространившееся в деревне самогоноварение и пьянство. Крестьянство своеобразным образом отмечало окончание голода и возвращение к относительно нормальной жизни. Это явление получило всероссийский размах. «Пьяный» праздник 1922 г., по наблюдению исследователя, имел прецеденты в российском прошлом: «Сильные загулы отмечались обычно в осеннюю пору урожайного года после череды неурожайных лет, а также в случае неожиданных сложений недоимок, объявления войн и заключения мира».[1554] Все эти обстоятельства слились в 1922 г. в один мощный аккорд: год был урожайным, голод был пережит, налоги оказались не столь обременительны, как в 1921 г., после многолетних тягот войны и революции наступала, казалось, мирная пора. Помимо желания сбросить накопившиеся стрессы, население страны прибегло к самогоноварению и из соображений хозяйственной выгоды: сельская беднота изготавливала самогон, чтобы рассчитаться с государством по налогам с меньшими для себя потерями.
Однако государство и городские жители были напуганы столь варварским отношением к урожаю, сулившим возвращение еще не забытых проблем снабжения городов. Пресса, в том числе и на Урале, запестрела статьями, направленными против самогоноварения. «Вятская правда» в октябре-ноябре 1922 г. едва ли не ежедневно призывала к борьбе с кумышковарением. Для беспокойств были основания: «Приезжающие из деревень очевидцы рассказывают о самом разнузданном пьянстве, охватившем целые селения и явившемся прямым результатом урожая».[1555]
Пьянство охватило и Южный Урал. В октябре 1922 г. уфимская и оренбургская пресса корила крестьянина за короткую память:
«Пришел голод. Он (крестьянин) или безропотно умирал, или самоотверженно начал бороться с голодной смертью — ел кору, траву, лебеду и даже себе подобных (людоедство). [...]
1554
Павлюченков С.А. Веселие Руси: революция и самогон // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997. С. 134.