По мнению очевидцев, озабоченных безразличным отношением сельского и горнозаводского населения к происходящему в стране, существенным фактором идеологической инертности деревни и поселка являлась их коммуникационная оторванность от эпицентров политической жизни — городов. В сентябре 1918 г. главноуправляющий внутренних дел Временного областного правительства Урала сообщал руководству: «Наряду с постепенным увеличением освобождающейся от власти советов территории Урала, во многих случаях наблюдается полная неосведомленность широких слоев гражданского населения этих районов о сущности происходящих событий».[1653] В этой связи главноуправляющий считал необходимым воспользоваться практикой Временного правительства и создать штат особых правительственных агитаторов-осведомителей. Однако и в середине 1919 г., когда боевые действия гражданской войны на Урале близились к завершению, ни на «белых», ни на «красных» территориях не удалось обеспечить информирование населения. Так, в мае 1919 г. Вятская губчека констатировала: «Крестьяне признают, что они очень мало что понимают, жалуются, что мало приезжает к ним людей, которые могли бы их познакомить с настоящим положением вещей».[1654]
Организационная слабость оставалась больным местом официальной пропаганды и по окончании гражданской войны на Урале, предельно ограничивая эффект агитационной работы. Обсуждая в марте 1920 г. причины массовых крестьянских восстаний, участники заседания ответственных работников Уфимской губернии признали, что «...масса вообще ничего не знала о советской власти».[1655] В начале ноября 1920 г. в Челябинской губернии, несмотря на разгар разверсточной кампании, идеологическая работа пребывала в жалком состоянии, что старательно зафиксировано в материалах губчека:
«В Челябинской губернии агитация и пропаганда идей Советской власти поставлена крайне плохо. Причина — недостаток соответствующих работников. Есть такие медвежьи углы, революция которых совершенно не коснулась. Все дело свелось лишь к перемене вывесок».[1656]
В конце того же года челябинские чекисты докладывали:
«За отсутствием партработников партийная и культурно-просветительская работа на местах отсутствует. Связь деревни с городом поддерживается слишком слабо. Благодаря этому жители деревни находятся или в полном неведении о текущем положении республики, или узнают с большим опозданием».[1657]
В январе 1921 г. по-прежнему отмечалось, что в Челябинском уезде «ячейки работают очень плохо»; по завершении продразверстки губком партии информировался о том, что «агитаторов и других политработников, кроме продработников, на местах не было».[1658] В феврале 1921 г. Челябинская губчека сообщала о сохраняющемся в деревне идеологическом вакууме: избы-читальни работали плохо, «многие номера газет совершенно не получаются, и крестьяне не знают, что творится за их околицей».[1659] В июне 1921 г. Челябинский губком РКП(б) обратился с воззванием ко всем партийным организациям и членам партии, работникам политического просвещения и редакциям газет, в котором в отношении «новой экономической политики» признавалось, что «до сих пор эти важнейшие мероприятия Советской власти мало известны рабочим, крестьянским и казачьим массам губернии».[1660] Ранней осенью того же года автор чекистской сводки докладывал о настроениях населения Челябинской губернии:
«Политическая работа на местах слабая. С новой экономической политикой не только не знакомо сельское и рабочее население, но и члены партии, от чего среди последних глухой ропот и недовольство "верхами" партийными, а также и спецами».[1661]
За отстраненностью большей части населения от перипетий революции, гражданской войны и последующих событий скрываются, однако, более сложные факторы, чем дефицит информации. Мнимая идеологическая инертность «маленького человека» нуждается в более основательном объяснении и обнажает, на мой взгляд, определенную технологию выживания.
Революция сломала не только старые институты власти. Она разметала устоявшиеся культурные ориентиры, обессмыслила привычные нормы поведения. В условиях стремительного распада прежнего порядка осмысление происходящего давалось населению с трудом. Картина окружающего страдала фрагментарностью, отдельные явления стояли особняком и ускользали от обобщения.