Даже первые месяцы революции, расцвеченные всеобщим воодушевлением и надеждами, были пронизаны растерянностью и непониманием. То, что творилось в столице, в провинции оставалось неясным даже для читающей публики. Не случайно в середине марта 1917 г. жена помощника челябинского полицмейстера в прошении на имя председателя IV Государственной думы М.В. Родзянко не смогла найти для официального статуса адресата более точного определение, чем «председатель нового строя» и «председатель новой России».[1662]
Вызванный падением царизма всеобщий энтузиазм не стоит идеализировать, а его полезный эффект — преувеличивать. Массовое стремление принять участие в судьбе «обновленной» России очень напоминает бестолковую сумятицу толпы на пожаре в отсутствие специалистов по тушению огня. Скороспелая активность массы вчерашних подданных российской короны, воплощенная в суетливом пополнении рядов политических партий, демонстрирует — особенно в аполитичной в прошлом провинции — курьезы, в которых отражались политическая невинность, государственная незрелость и человеческая растерянность перед лицом небывалых событий. Челябинский чиновник К.Н. Теплоухов — умница и трезвомыслящий консерватор — в своих мемуарах не без иронии описал становление филиала Конституционно-демократической партии в Челябинске в апреле 1917 г.:
«Земцы убедили публику, что надо сначала ознакомиться хорошенько и пересмотреть программу кадетов, чтобы сделать ее приемлемой для всех. Выбрали специальную комиссию, человек 15, — попал в нее и я.
На другой день — заседание комиссии, на следующий — еще и еще. Подробно обсуждали каждый параграф, вносили такую кучу поправок, что программа стала совсем не кадетской.
Я не понимал, для чего мы проделываем это, и, наконец, заявил, что кадеты уже установившаяся партия и вряд ли они изменят программу по указанию челябинцев; надо — или вступать без разговоров в партию или создавать свою, новую — самостоятельную партию.
Публика замялась, — действительно... Занятия комиссии прекратились, на общем собрании постановили — просто вступить».[1663]
По мере более глубокого погружения страны в революцию «странности» в поведении населения нарастали, рождая у современников ассоциацию с умопомрачением. Осенью 1917 г. один из оренбуржских крестьян охарактеризовал настроение деревни следующим образом:
«Смотришь и поражаешься: не деревня теперь и не люди там, а сумасшедший дом, и в нем какие-то полоумные и сумасшедшие. Толкового и разумного слова они сейчас не понимают. Им понятно лишь то, что у них не ситцу, нет сахару, чаю. А почему нет — это их не интересует. И стоит только сказать, что виноват тот или иной человек, даже из своих, никакого отношения к этому не имеющий, и они готовы расправиться с ним, и тем пользуются разные проходимцы».[1664]
О том, что произошло в Петрограде в конце октября 1917 г., большинство провинциального населения, как и весной, имело смутные представления. Октябрьский переворот не сразу приобрел знаковый смысл. Предельная абстрактность образов характерна, например, для выступления старого, уважаемого рабочего и члена РСДРП(б) П. Зудова на митинге рабочих Богоявленского стекольного завода близ Стерлитамака 27 октября 1917 г.:
«Товарищи! Я буду краток; обо всем, что случилось, все равно не расскажешь, не хватит слов. Наконец-то рабы перестали быть рабами, наконец-то мы, забитые, угнетенные, сбросили с плеч угнетателей. [...] Скоро по всей России установится твердая, прочная власть рабочих...».[1665]
Вероятно, старый партиец и сам толком не представлял себе, что творилось в столице, объясняя свой лаконизм нехваткой слов.
Круговерть последующих событий окончательно запутала население. Советская власть и коммунисты стали представляться антиподами, вследствие чего лозунг «Бей коммунистов, да здравствует Советская власть!» казался полным здравого смысла и являлся одним из излюбленных паролей крестьянских и казачьих повстанцев.[1666] В головах селян все перемешалось. Борясь якобы за советскую власть, «бандиты» распевали гимн «Боже, царя храни!» Есть сведения, что большевиков и коммунистов крестьяне считали представителями разных и враждующих друг с другом партий.[1667] В декабре 1919 г. по итогам инспекционной работы разъездных инструкторов в Троицком уезде было сделано неутешительное заключение:
1664
Цит. по: Сафонов Д.А. События 1917 г. и информированность крестьянства Южного Урала // Исторические чтения: материалы науч. регионал. конф. «Крушение царизма и гражданская война на Урале» (1997). Челябинск, 1998. Вып. 4. С. 18.
1665
Цит. по: Баландин. Воспоминания уральского партизана (1918 г.) // Пролетарская революция. 1936. №8 (56). С. 158.
1666
См.: Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918-1939. Т. 1. С. 337; ОГАЧО. Ф. 596. Оп. 1. Д. 197. Л. 16.
1667
См.: Кобзов В.С., Сичинский Е.П. Государственное строительство на Урале в 1917-1921 гг. Челябинск, 1997. С. 124.