«...среди населения совершенно не ведется никакой работы, а если и ведется, то ввиду неопытности работников в умы населения вносится неправильное толкование Советской власти и партии коммунистов. Среди населения существуют мнения, якобы существуют две партии — коммунистов и большевиков...».[1668]
Одним из факторов и символов культурной дезориентации стала необратимая деформация основы основ социализации — языка. Едва обрабатываемая лавина новой информации захлестнула язык новой терминологией. Настоящим поветрием стала аббревиатурная практика, служившая, видимо, своеобразной защитой от информационного наводнения. Страсть к сокращенным названиям как тенденция дала о себе знать еще в начале XX в. Бурное рождение российского капитализма, многопартийности и общественных объединений сопровождалось распространением новых и пренебрегающих правилами русской речи сокращениями («Продамет», «эсер», «кадет», «Земгор» и т.д.). С началом революции аббревиатура стала разрастаться и разрушать язык, подобно раковой опухоли. Одновременное появление десятков новых организаций с многословными пышными названиями создало невиданные сложности для коммуникации и взаимопонимания.
Опыт общественно-партийного жаргона начала XX в. оказался в 1917 г. — в период недолгого расцвета многопартийности — и в последующие годы как нельзя более кстати. Он распространялся исключительно на новые институты и явления, не задевая старых, хорошо известных понятий. Усечению подверглись даже географические и административно-территориальные образования, вбрасывая в язык таких монстров, как, например, Челябгуберния, Вотобласть, Башреспублика.
Нетрудно заметить, что создание «новояза» в годы гражданской войны шло преимущественно в советской зоне, а затем затопило официальный и разговорный язык на всей территории Советской России. Для этого были свои основания. Вовлечение в общественную жизнь социальных низов, по причине неграмотности воспринимавших информацию «с голоса», и падение культурного уровня государственных служащих, образование большинства которых ограничивалось непрочными способностями читать и писать, имели в качестве неизбежного следствия общее понижение культуры. На эти факторы наслаивалась эйфория глобальных преобразований во всех сферах жизнедеятельности общества, в том числе и в языке. Университетские преподаватели в первые годы советской власти отмечали распространенность реформаторских настроений у студентов и, особенно, слушателей рабочих факультетов, среди которых преобладали выпускники трехлетней начальной школы, а иногда — курсов ликвидации безграмотности. По воспоминаниям преподавательницы Уральского университета А.И. Даниловой, один из ее студентов по поводу ошибок в его работе с уверенностью сказал: «И чего Вы, Агния Ивановна, напрасно беспокоитесь: ведь орфографию-то в апреле (1921 г. — И.Н.) отменят». Другой учащийся — из группы фронтовиков — написал глагол «учиться» без мягкого знака и не соглашался исправить ошибку. Обратившись к аудитории, он совершенно серьезно предложил: «Голоснем, ребята?»[1669] Совокупность этих обстоятельств оборачивалась гремучей смесью, сотрясавшей основы русской культуры.
В результате житель революционной России оказался в окружении непонятных или зловещих явлений и институтов, обозначение которых, как и их смысл, также было неясным и звучало угрожающе: наряду с «соввластью» и «компартией» среди них фигурировали труднопроизносимые «губкомдезтруд», «предгубисполкома», «укомпомгол», «концлагерь». Иногда тайный, загадочный смысл аббревиатур и слов иностранного происхождения прорывался в их искажении простонародной речью. Возвращавшиеся с фронта демобилизованные солдаты и дезертиры, призывая односельчан к дружному решению земельного вопроса, предлагали не организоваться, а «гарнизоваться». За речевой ошибкой скрывалось, по-видимому, желание навести порядок по-военному, с помощью насилия. В крестьянских письмах и даже официальных документах порой встречается обозначение концентрационного лагеря как «контрреволюционного» или «контрационного». Тем самым придавался смысл главному назначению этого института — изоляции «контрреволюционеров» (сокращенно «контры»).
Было бы, однако, недостаточным ограничиться констатацией мощного ориентационного кризиса населения. Из завалов разрушенного культурного пространства «маленький человек» по мере сил пытался выбраться, осторожно прислушиваясь к мнению официальных инстанций, но в большей степени полагаясь на себя.
1669
Данилова А. И. Упорство, труд, жажда знаний // Воспоминания преподавателей и учащихся первых уральских рабфаков. Свердловск, 1963. С. 44.